Бреннан Мэннинг
Глава 2. Монументальная монотонность
Часть 2
Я вспоминаю прекрасную сцену из короткого рассказа Флэннери О'Коннор «Откровение», основанного на последней книге Библии. Главным героем является миссис Турпин, самоправедная женщина, гордящаяся своей репутацией, добрыми делами и чувством собственного достоинства. Она презрительно относится к чернокожим и «белой швали» ("Белая шваль" - деклассированные элементы среди белого населения. - Примеч. переводчика). Она ненавидит наркоманов и душевнобольных. Перед тем как заснуть, она лежит на кровати и думает о том, кем еще она могла бы быть, если бы она не могла быть самой собой.
«Если бы Иисус сказал ей перед тем, как создал ее: «Есть только два варианта. Либо ты будешь негритянкой, либо белокожей пьяницей. Что ты выберешь?» Она бы заерзала от смущения и потом сказала бы: «Ну ладно, сделай меня негритянкой. Но только очень порядочной». И Он сделал бы ее аккуратной, порядочной и уважаемой негритянкой. Такой же, как она сейчас, только чернокожей».
Однажды миссис Турпин идет на прием к врачу и видит, что приема ожидают люди, которых она презирает. Вдруг, через коридор проносится молодая женщина с угревой сыпью на лице, ударяет миссис Турпин по лицу книгой и пытается душить ее. Когда ее оттащили в сторону и восстановился порядок, миссис Турпин, словно ожидая какого-то откровения, спрашивает: «Что ты хотела мне сказать?». А молодая женщина закричала ей в ответ: «Возвращайся обратно в ад, откуда ты пришла, ты, старая калоша».
Миссис Турпин была потрясена. Ее уютный мирок разбился вдребезги. Бог, которого она представляла себе по своему образу и подобию, и который был так доволен ее набожностью, исчез.
Она возвращается домой и стоит на своем заднем дворе, глядя на свинарник. И вдруг она видит видение. От земли к небу поднимается огромный, блестящий, сверкающий огнем и светом мост, а по нему к небу громко поднимаются огромные толпы душ. Там были целые компании «белой швали», впервые ставшие трезвыми, и группы чернокожих в белых одеждах, и дивизионы наркоманов и душевнобольных, восклицающих хвалу Богу, хлопающих в ладоши и прыгающих, как лягушки». И, наконец, целый отряд людей, таких же как она сама, «марширующих позади остальных с достоинством и, как всегда, отличающихся строгим порядком, благоразумием и достойным поведением. Они единственные выглядели прилично. И все же по их удивленным и изменившимся лицам она могла прочесть, что даже их добродетели таяли в Небесном свете».
История заканчивается тем, что миссис Турпин возвращается в свой дом, не слыша ничего, кроме «голосов душ, поднимающихся по лестнице в звездные дали и восклицающих «аллилуйя».
Вероятно, частичка миссис Турпин есть во многих святых людях. Много лет назад одна моя знакомая рассказала мне, что одна вещь, которая заставляла ее нервничать по поводу Небес, заключается в том, что она не сможет выбирать себе соседей за столом на Небесном пире.
Наше переживание безусловной Божьей любви должно основываться на Писании. Написанное Божье Слово должно захватить нас так же, как Его сказанное Слово захватило Исайю и Иеремию, Иезекииля и Осию; точно так же, как сказанное Слово Христа заворожило Матфея и Марию Магдалину, и пленило сердце Симона Петра и самаритянки.
Слово, которое мы изучаем, должно быть тем Словом, по которому мы молимся. Мое личное переживание непрестанной нежности Иисуса пришло не от экзегезы, богословов или духовных авторов, но от молчаливого провождения времени в присутствии живого Слова, когда я просил Его помочь мне понять своим разумом и сердцем Его записанное Слово. Одно изучение Писаний не может открыть для нас Евангелие благодати. Мы никогда не должны позволять авторитету книг, семинарий или лидеров заменять авторитет личного и непосредственного познания Иисуса Христа. Когда религиозные взгляды других вклиниваются между нами и познанием Иисуса как Христа, мы становимся неубедительным агентами из бюро путешествий, раздающими рекламные брошюры о тех местах, в которых мы никогда не были сами.
В своей известной рождественской проповеди в 1522 году Мартин Лютер взывал: «О, если бы только Бог пожелал, чтобы все мои толкования и толкования других учителей исчезли, чтобы каждый христианин сам обращался только к Писанию и к чистому Слову Божьему! Вы видите из всей моей болтовни огромную разницу между Словом Божьим и всеми человеческими словами, и что ни один человек не может полностью понять и объяснить ни одно слово Бога, даже используя все свои слова. Это - вечное Слово и его нужно понимать и размышлять над ним в тишине. Это Слово не может понять никто, кроме того, кто размышляет в тишине. Если бы человек мог достичь этого, не читая комментарии и толкования, то любые комментарии не только не приносили бы никакой пользы, но и лишь служили бы помехой. Дорогие христиане, обращайтесь к самой Библии и пусть все мои толкования и толкования других людей будут не более, чем строительным инструментом, с помощью которого вы будете созидать свою веру. О, если бы мы смогли понять, вкусить и пребывать в простом и чистом Слове Божьем; ибо на Сионе пребывает лишь один Бог».
Философ Жак Маритен однажды сказал, что наивысшая точка знания является не концептуальной, а экспериментальной: Я ощущаю Бога. Это обетование мы находим в Писании: «Остановитесь и познайте (узнайте на опыте), что Я — Бог». Мое собственное хождение с Богом служит этому доказательством. Я имею в виду, что живой, любящий Бог может и делает Свое присутствие ощутимым, говорит к нам в тишине наших сердец, греет и питает нас до тех пор, пока мы не перестанем сомневаться в том, что Он рядом и что Он близко. Такое переживание — это чистая благодать для нищих, детей и грешников, которые являются привилегированным сословием в Евангелии благодати. Эту благодать нельзя у Бога вытребовать. Он дает ее щедро таким людям как Моисей и Матфей, Рослин (жена Бреннана — Примеч. переводчика) и я. В действительности, нет никого, кому Бог отказывает в ней. Игнатий Лойола сказал: «Непосредственное переживание Бога — это действительно благодать, и нет никого, кому в ней было бы отказано».
В сущности, есть только одна вещь, о которой нас просит Бог: чтобы мы были мужами и женами молитвы, теми людьми, которые живут близко с Богом, людьми, для которых Бог — это все и для которых Бога достаточно. Это и является корнем мира. Мы обретаем этот мир, когда благой Бог становится единственным объектом наших поисков. Когда мы начинаем искать что-то еще кроме Него, мы теряем это. Как сказал Мертон в своем последнем публичном выступлении перед смертью: «Вот Его призыв для нас: просто быть теми людьми, которые довольны своей жизнью рядом с Ним, и которые стремятся только к тому, чтобы ощущать и переживать Его близость».
В моей жизни было время, когда я ничего не знал об этом благом Боге и о Его Евангелии благодати. До моей встречи с Иисусом моя жизнь была наполнена чувством вины, стыдом, страхом, ненавистью к самому себе и, конечно же, низкой самооценкой. Понимаете, я рос католиком в период с конца 30-х годов и до 50-х, и больше всего меня волновал вопрос греха. Мне казалось, что грех был везде. Он поглощал нас и правил нашим сознанием.
Было два вида греха: смертный, т. е. очень серьезный грех, и простительный. Смертный грех — это когда ты знаешь, что то, что ты собираешься сделать, подумать, захотеть или сказать — действительно очень плохо и неправильно. Но все же делаешь, думаешь, желаешь или говоришь это. Большинство грехов, которые мы совершали, подпадало под менее оскорбительную категорию простительного греха. Простительный грех — это когда вы делаете что-то не очень плохое или делаете что-то очень плохое, но не считаете это действительно плохим или не вкладываете в это свою душу. Если ваш младший брат — маленький вредитель, и вы желаете ему упасть где-нибудь замертво, то вы совершили простительный грех. Если же вы его застрелите, то вы совершите смертный грех.
Хотя разница между смертным и простительным грехом очевидна, не обманывайтесь. Это только верхушка айсберга. Что является на самом деле плохим, а что нет? И кто это определяет? Вот обычная ситуация, с которой сталкивался каждый католик моего поколения: представьте, что вы находитесь на бейсбольном матче в пятницу вечером 1950 года. Католикам запрещено есть мясо в этот день под страхом смертного греха. Но вы хотите хот-дог.
Мысли о том, есть ли вам мясо в пятницу или не есть — это простительный грех, а вот желание есть — это уже смертный. Вы еще не встали со своего места, а уже дважды согрешили. А что, если бы вы его съели? Если не брать в расчет риск, что вы можете подавиться этим хот-догом и получить наказание прямо на месте преступления, то какой грех вы совершите — смертный или простительный? Если вы думаете, что смертный — то он будет смертным, а если вы думаете, что он простительный — то он все равно может быть смертным. После долгого обдумывания вы решаете, что он простительный. Вы подзываете к себе продавца хот-догами, достаете из кармана деньги и покупаете хот-дог. Вы явно действовали добровольно. Вы решаете, что вы можете пойти и исповедать свой грех священнику в субботу вечером. Но подождите! Разве извинительный грех становится смертным, если вы его совершили умышленно? Вы решаетесь рискнуть. Что, если вы забыли, что это была пятница? В этом случае поедание хот-дога не будет грехом, а вот то, что вы забыли, что это была пятница — будет. Что, если вы вспомнили, что сегодня пятница, когда вы съели хоть-дог наполовину? Будет ли извинительным грехом доесть его до конца? Если вы его выбросите, то будет ли считаться грехом небрежное отношение к еде? За пять минут вы совершили достаточно грехов, чтобы оказаться в чистилище на миллион лет. Самое простое в этом случае — не рисковать вовсе и держаться подальше от стадиона по пятницам.
Быть католиком в те дни означало пожизненную борьбу с грехом: смертным и простительным. Хотя вы не хотели попадать в ад, гнить в чистилище вы тоже не хотели. Поэтому нужно было быть осмотрительным. Нужно было контролировать каждую мысль, слово, поступок, желание и проступок. Легче было считать, что все, что ты хочешь сделать — это грех.
Оглядываясь назад, я понимаю, что хотя многое из этого было смешным, чувство вины и стыда были ужасающе реальным. Теплым летним вечером в июне 1947 года я достиг половой зрелости. Я начал рассматривать свое тело в ванне. И впервые оно возбудилось от прикосновения. Я занялся мастурбацией, потом испугался, накинул на себя одежду, не обтершись полотенцем, побежал в церковь и исповедался перед священником. Священник взорвался: «Что ты сделал? Ты знаешь, что ты можешь попасть за это в ад?» Его голос гремел на всю церковь, как раскаты грома. Я пошел домой униженным и испуганным. С тех пор, я встречал многих мудрых, доброжелательных и сострадательных священников, и теплый весенний ветер перемен наконец-то подул в Католической церкви после долгой, холодной зимы.
В течение многих лет растущее осознание радикальной благодати произвело огромные перемены в моем восприятии самого себя. Оправдание по благодати через веру означает, что я знаю, что я принят Богом таким, какой я есть. Когда мое сердце пронзено, а мой разум просвещен этой истиной, я могу принимать себя таким, какой я есть. Настоящее принятие самого себя исходит не от силы позитивного мышления, манипулятивных техник или популярной психологии. Это акт веры в Бога благодати.
Несколько раз в моем служении люди делились со мной своим страхом, что принятие самого себя прервет продолжающийся процесс освящения и приведет к духовной лени и нравственной распущенности. Ничто не может быть дальше от истины. Принятие самого себя не означает подчинение существующему положению вещей. Наоборот, чем больше мы принимаем самих себя, тем более успешно мы начинаем возрастать. Любовь — это гораздо более сильный стимул, чем угрозы или давление.
Ван Бримен писал: «Одна благочестивая женщина говорила, что она относится к тому типу людей, которые быстрее продвигаются на духовном пути, будучи влекомыми Божьей любовью, нежели чем когда их к этому побуждает страх. Существует возможность достичь великую святость, несмотря на склонность к мелочности и неискренности, чувственности и зависти, но первым шагом на этом пути всегда будет признание того, что я именно такой. Говоря о духовном росте, уверенность в том, что Бог принимает меня таким, какой я есть — это огромная помощь в том, чтобы я стал лучше».
Когда мы принимаем себя такими, какие мы есть, мы уменьшаем наше стремление к власти или одобрению другими людьми, потому что наша тесная связь со своим «я» увеличивает наше внутреннее чувство уверенности. Мы больше не поглощены тем, чтобы заполучить больше власти или быть популярными. Мы больше не боимся критики, потому что мы принимаем реальность наших человеческих ограничений. Нас меньше одолевает желание угождать другим, просто потому, что искренность с самими собой приносит нам прочный мир. Мы испытываем чувство благодарности за жизнь и глубоко ценим и любим себя.
Эта глава началась с оды хвалы Божьей силе, проявленной в деле Творения. Евангелие благодати ставит точку в любом кажущемся противопоставлении силы Божьей Его любви. Потому что труд Сотворения — это поступок любви. Бог, Который запустил из Своих рук эту Вселенную, наполненную галактиками и звездами, пингвинами и павлинами, чайками и чижами, пекинесами и пуделями, слонами и соловьями, попугаями и пантерами, персиками и папайями и целым миром детей, сотворенных по Его образу и подобию, - это Бог, Который любит с монументальной монотонностью.
И всякий, кто испытал на себе любовь Божью, скажет вам: скука — это не синоним слова монотонность.Продолжение следует Перевод Ирины Ефимовой
|
2
