Несколько лет назад я выступал на конференции в Восточном Техасе. Я только что закончил продолжительную сессию вопросов и ответов и отчаянно искал ближайшую уборную, когда ко мне подошла женщина, со сложенными перед собой руками.
«Извините», — тихо сказала она, —«у меня есть ещё один вопрос, если вы не возражаете.»
«Конечно», — сказал я, скользнув взглядом поверх её плеча, чтобы посмотреть, в том ли направлении уборная.
«Ну, это не совсем вопрос …»—она потёрла руки, пока её взгляд перемещался вверх и вниз между мной и полом, «Как бы вы?.. Могу ли я?..»
Я снова сосредоточился на ней и понял, что она сдерживает слёзы.
Сделав глубокий вдох, она вдруг спросила: «Не могли бы вы просто помолиться за мою дочь?»
«Определённо, да» —ответил я. «Она сегодня здесь?»
«Да. То есть, нет. Она будет здесь сегодня днём.» Женщина прикусила губу. «Просто это было трудное время для нашей семьи. Мы всегда были нормальной семьёй. Нормальной, знаете ли.»
«Я буду счастлив помолиться за неё», —сказал я, чувствуя возрастающее любопытство, но не желая причинять дискомфорт. «Просто поймайте меня до начала следующей сессии, и я помолюсь за неё.»
«Да, хорошо. Спасибо», - сказала она и ушла со слезами на глазах.
Я продолжил искать туалет, ощущая нарастающее предчувствие в глубине души.
Вот уже 10 лет я публично делюсь своим даром и за это время я молился за многих людей по разным причинам. Пребывая в служении, вы имеете возможность узнать довольно обширный спектр человеческих переживаний. Я регулярно встречаю людей в разгар своих величайших побед, перебирающих осколки своих крупных неудач или сталкивающихся с суровой реальностью своих величайших трагедий. Иногда я сталкиваюсь с людьми во всех трёх ситуациях в один и тот же день. К счастью, я быстро понял, что я не несу ответственности за решение каждой проблемы, представленной мне. Я несу ответственность за то, что говорю то, что говорит Бог и делаю то, что делает Бог.
Из-за этого меня редко переполняют проблемы, с которыми сталкиваются люди. Я уже много раз оказывался в центре невероятных и ошеломляющих ситуаций, и у Бога всегда есть что сказать—ожидать меньшего было бы ущербом для нашей с Ним истории. Тем не менее, что-то в болезненном трепете, увиденном мной в глазах женщины, оставило тянущее чувство страха, которое я не мог стряхнуть.
Позже, тем же вечером я вернулся в главный зал, где проходила конференция. Группа прославления уже играла. Женщины, с которой я говорил, нигде не было видно, поэтому я нашёл место в глубине зала и стал ждать. Через несколько минут кто-то похлопал меня по плечу.
«В-общем, моя дочь сказала, что она не против, если вы помолитесь за неё» — сказала женщина, стараясь говорить тихо, чтобы её не услышали со стороны, но достаточно громко, чтобы я мог слышать её сквозь музыку—«но она не хочет сюда заходить».
«Видите ли»,—её голос слегка дрогнул,—«Я просто не знаю, что вам сказать.»
«Я думаю, немного информации мне бы помогло.»
«Ну... ну, тогда …»—она резко вздохнула, —«Могу я рассказать вам всё в фойе? Я пока схожу за ней.»
«Хорошо», - сказал я и последовал за ней в фойе.
«В начале этого года моя дочь встретила этого…молодого человека», — сказала женщина, когда дверь в зал собраний закрылась, заглушая звуки музыки. «Мой муж и я были не в восторге от него, но он казался довольно приятным."
Она продолжала рассказывать мне о том, как он покупал дорогие подарки для её дочери и устраивал изысканные свидания, как её дочь начала тайком проводить больше времени с этим парнем, и каждый раз, когда она пыталась поговорить с дочерью о том, как неудобно она чувствовала себя из-за этих отношений, её дочь сердилась или резко обрывала разговор.
Этот человек похитил её дочь, втянув её в мировую сеть торговли людьми. Женщина рассказала о том, через какие муки прошла их семья: полиция разыскивала их пропавшую дочь; как каждый день был похож на жуткий аттракцион надежд и разочарований, гнева и печали; и как через три месяца полиция, наконец, смогла отследить, куда увезли её дочь, и вернуть её. Она рассказала мне, как они были благодарны за то, что она вернулась, но какая-то часть её не могла не думать о том, сколько плохого могло произойти за эти три месяца.
«Понимает, было просто тяжело», — сказала она, вытирая слезы. «Она у нас. Она вернулась, но это не то же самое. Я имею в виду, как это могло быть? Ей всего пятнадцать.» —новый поток слёз прервал её.
Мои руки и ноги онемели. Я молчал, пока она рассказывала свою историю, не находя адекватного ответа. У меня болело сердце. Мои мысли метались. Я продолжал думать о своей дочери—о том, как я переживал, когда она ободрала коленки или кто-то был груб с ней в классе. Я боялся даже представить, что почувствовал бы, если бы с ней случилось что-то подобное.
«Не могу выразить, как мне жаль»,—наконец сказал я. «Я бы хотел помолиться за неё.»
«Хорошо»,—сказала она, уже не вытирая слёзы. «Я позову её».
Мне стало страшно, когда она вышла из фойе. Моё сердце бешено колотилось. Мысли заметались. Что я мог сказать такого, что могло бы помочь? Чтобы мне выглядеть не просто снисходительным, принося слово в глубину травмы, намного более глубокую, чем я когда-либо испытывал?
***
Люди иногда пугаются, когда встречаются со мной, обычно потому, что боятся, что я увижу на них какого-нибудь ужасного демона или духовную рану. Хотя я часто вижу и то и другое, это почти никогда не приводит меня к суждению. Правда в том, что когда вы действительно честно видите боль и плоды этой боли в других, это создаёт самое чистое сострадание и самое глубокое сочувствие.
Зная это, какая-то трусливая и жалкая часть меня не хотела видеть, через что проходит эта девушка. Я боялся увидеть её раны, боялся почувствовать сострадание и сочувствие к такой агонии. Я знал, что это не моя работа—исправлять её. Знал, что не смогу. И что всё, что мне нужно сделать, это услышать, что скажет Бог, и я знал, что Он будет говорить, и всё же боялся.
Внезапно двери распахнулись, женщина вошла и, вздрогнув, я полностью отключил свою способность видеть в духе. Её дочь была позади неё, к ним присоединился друг семьи, нежно поддерживая девушку за спину.
Моя тревожность, мгновенно исчезла, сменившись тягучей, глубокой болью. Всё в выражении лица и позе девушки кричало о глубочайшей боли. Её взгляд постоянно двигался туда-сюда, перемещаясь между полом, потолком, чем-то вдалеке, не встречаясь с моими. Она скрестила руки на груди, а потом заёрзала, поместив руки перед собой и переминаясь с ноги на ногу.
Простое сопереживание вспыхнуло в моей душе. Это было глубже, чем сочувствие служителя, даже глубже, чем сочувствие отца к собственной дочери. Оно исходило из самого моего основания— когда один человек способен чувствовать боль, узнавая глубокую боль другого человека. Всё во мне хотело помочь, но я не знал как.
«Вот и она», — сказала мать, изо всех сил стараясь говорить весело.
«Хорошо»,—сказал я. «Давайте помолимся.»
Я попросил Бога высвободить истину и дать нам всем возможность ясно слышать Его голос.
Было больно смотреть на молодую женщину, даже не заглядывая в дух. Страх пронзил всё моё тело—желание избежать большую боль, которую я уже чувствовал. Но мужество—откуда я до сих пор не знаю—осветило самый центр моего сердца, напомнив мне, что если бы у меня была хоть крупица поддержки или надежды для этой девушки, это стоило бы любой моей боли.
Желая принять это как должное, я посмотрел вниз на землю и взглянул в дух, решив, что будет легче, начать с её стоп, а не подключать свой дар, глядя прямо на неё. Раны были так серьёзны, что кровь, стекавшая по ногам, заливала обе серые теннисные туфли. Боль, которую я испытывал, глядя на неё, удвоилась, затем утроилась. Она была настолько сильной, что меня выбило из равновесия. Все остальные ощущения отключились перед лицом такой невыносимой боли.
Я зажмурился, не в силах справиться с печалью. Это подавляло всё, но не гасило свечу мужества в центре моего сердца. Прежде чем я успел засомневаться или что-либо подумать, я широко раскрыл глаза и посмотрел ей прямо в лицо.
Даже сейчас, когда я пишу это, у меня перехватывает дыхание при воспоминании о том, что я видел.
Она была идеальна.
Она была абсолютно совершенной во всех отношениях, без единого изъяна. Она выглядела так же идеально, как моя собственная дочь в день её рождения. На ней не было ни царапины. С ней всё было в порядке.
Я был ошеломлен. Я был сбит с толку. Физически я видел, как она оглядывалась вокруг, отшатываясь от меня. Она была ранена. Ей было больно. Но она была совершенством. Она не пострадала. Всё было в порядке.
Какая-то часть меня всё ещё чувствовала боль. Но она отодвинулась. Мне пришлось сосредоточиться на ней, чтобы почувствовать её. Казалось, боль заглушалась совершенством девушки. Именно тогда я понял, что происходит. Я видел её такой, какой её видел Бог.
Это было выше моего понимания — одновременно и более, и менее, чем я могу выразить словами. Он не скрывал боль. Он не скрывал её и не прятался от неё. На самом деле, казалось, что Он был прямо в центре этого, как будто Он чувствовал боль больше, чем я, и даже больше, чем девушка. Он не скрывал этого. Он был просто лучше, чем боль—не выше и не ниже её, не слишком крут для неё, просто лучше. Он мог каким-то образом стоять в самом центре всей этой боли и оставаться благим.
Это не подделка. Это не макияж поверх синяка. Он действительно видел в ней самое совершенное и прекрасное, что когда-либо существовало, и Он видел каждое мгновение всего, что происходило в то самое время. Каким-то образом Его благость была лучше всей этой тьмы.
Мой разум не был способен понять то, что я видел. Я не мог оправдать несоответствие между тем, что я видел в физическом мире, о чём вопило моё сочувствие, и истиной о том, как Бог видел эту ситуацию. Я не знал, как выразить это словами и передать ей. Я не знал, сможет ли она принять это, находясь в центре такой сильной боли. Но я сделал всё возможное, чтобы сказать, что я видел.
* * *
Раны—неизбежная часть жизни на земле. Некоторые из нас получают больше ран, чем другие; некоторые из нас испытывают более тяжелые ранения, чем другие. Но независимо от того, насколько чаще мы получаем их или насколько они глубоки, Божья способность к восстановлению бесконечна.
Я люблю служения внутреннего исцеления. Люблю группы поддержки, консультации, книги по самопомощи, методики оценки личности, терапию. Всё это замечательные инструменты для обучения здоровому образу жизни. Но ничто не сравнится с целительной силой совершенной любви нашего Отца.
И любое служение, группа, консультант, книга, оценка или психотерапевт, которые не соединяют вас высшим приоритетом, с этой невероятной любовью, никогда не дадут вам истинной целостности. Эти вещи могут дать вам представление о том, как вы работаете и может помочь вам справиться с вашими болью и страхами, но они не дадут вам исцеления. Они не могут дать вам то исцеление, которое я видел в этой девушке.
Вы можете подумать: «какое исцеление? Ей всё ещё было больно. Она всё ещё переживала травму.»
По сей день я не могу сопоставить факт её боли и истину о том, что Бог видел в ней. Однако я не сомневаюсь, что то, что я видел, было истиной. Когда я вспоминаю её боль и свою боль, которую я переживал в сочувствии, это похоже на воспоминание, подобное воспоминанию о моментах боли или страха из моего детства. Я помню это чувство, но сейчас я его не переживаю. Когда я вспоминаю благость, которую видел на ней, мне кажется, что она стоит прямо передо мной. Это совсем не похоже на воспоминание. Это так же ощутимо, как воздух, проходящий через мои лёгкие, или давление моих ступней на пол.
Бог—благ. Бог контролирует ситуацию. Бог есть любовь. У Бога есть план. Бог есть ответ. Большинство христиан согласились бы со всеми этими утверждениями, но нетрудно понять, как перед лицом трагедии каждый мог чувствовать себя маленьким лейкопластырем с картинками мультяшных персонажей, приклеенным к сломанной ноге—симпатично, но абсолютно бесполезно. Я знаю, что позитивизм и христианские клише могут ощущаться, как лимонный сок на порезе от бумажного листа, когда вы находитесь в центре кризиса или боли. Но я бы не хотел, чтобы чрезмерная сентиментальность насчёт Божьей природы свела на нет наш опыт с реальностью Его природы.
Назовите это позитивизмом, бесчувственностью, минимизацией или чем-то ещё, но когда я испытал, как Бог увидел эту молодую женщину посреди её боли, вся пустая сентиментальность, которую я когда-либо слышал о Его доброте, зазвучала чисто и истинно, так же, как каждая сентиментальность, которую мои родители говорили о том, как сильно они любили меня, внезапно зазвучала правдой, когда я впервые держал на руках своего собственного ребёнка.
Бог лучше, чем мы можем себе представить. Это просто правда. У Него есть ответ на каждую боль, неудачу, разочарование, трагедию, бедствие, травму, несправедливость и страх. Не фальшивый ответ, не общее заявление, не пустая отписка—в Нём есть что-то реальное. Мы просто должны позволить Ему показать нам. Он дорого заплатил за право присутствовать среди нашей величайшей трагедии и боли. Он заплатил за право высвободить Свой свет в самый центр нашей глубочайшей тьмы. Он заплатил кровью Своего Сына, самую высокую цену, которую только можно было заплатить. Раны—неизбежная часть жизни на земле, но Он заплатил за право исцелить каждую из них.
Я знаю бремя боли и травмы. Я видел это. Но я знаю, что благость Бога перевешивает сумму всех страданий. Я видел это. Его благость таинственна, и она совершает невозможное. Я могу писать об этом, пасторы могут учить об этом, наставники могут наставлять нас этому, но только Бог может ввести нас в Своё глубокое благо.
Перевод Олега Олзоева был оплачен для публикации на сайте outpouring.ru
К размышлению:
Подумайте о том, что значит для Бога оставаться благим, не дистанцируясь от боли.
Вспомните раны или боль, которые вы испытали в своей жизни. Остановитесь и спросите Бога, как Его доброта присутствует в этих областях прямо сейчас.
Божья благость обширна и таинственна. Это гораздо больше, чем наше понимание слова благо. Тайны, настолько великие, как природа Божьей благости, не должны разрешаться за несколько минут—они должны раскрываться слой за слоем в течение всей жизни. Возвращайтесь мысленно к теме Его благости, когда будете читать следующие главы и в течение следующих нескольких дней. Посмотрите, дают ли размышления о Его благости больше возможностей к её раскрытию.
1
