Епитимья за побег
В конце длинного туннеля была еще одна дверь, но не было никакого способа открыть ее. Тем не менее, один из священников точно знал, где находится секретная кнопка, и когда он нажал на нее, большая, тяжелая дверь бесшумно распахнулась. За ней стояла и ждала игуменья. Ее жестокое лицо было мрачным и твердым, она как отрезала: «Приведите ее сюда». Я много раз видела этот беспощадный взгляд прежде, и это было как повторение тысяч других ужасающих кошмаров боли и страданий.
Игуменья молча повела меня в другую комнату и жестко приказала мне пасть ниц на пол. У меня не было никакого выбора, кроме как подчиняться, как это было и раньше очень много сотен раз. Игуменья позвонила в колокол, и неожиданно появились две монахини и установили на полу рядом со мной странно выглядящий предмет. Она вручила каждой сестре кусок веревки, и они надежно связали мне руки и ноги. Они действовали тихо и быстро, и, очевидно, имели большой опыт в этом.
Предмет на полу был паяльным факелом, но я никогда не видела и не знала, что это было. Игуменья дала быстрое указание, и монахиня зажгла ее. Одна монахиня взяла меня под руки, другая - за лодыжки, и они подняли меня. Игуменья подошла и остановилась надо мной, требуя, чтобы я сказала, что я извиняюсь за зло, которое сделала, отрекаюсь от побега из монастыря и обещаю, что никогда больше не убегу.
Я знала, что убегу при первой же возможности и никогда не дам такое обещание. На основе большого опыта я знала, что столкнусь с болью и пытками, независимо от того, что я сказала или не сказала. Не было никакого милосердия или избавления, независимо от обещаний. Я была опытным человеком в понимании двуличности, лжи, лицемерия и предательства в монастыре. Все было разработано так, чтобы обмануть и завлечь неосторожного. Не было абсолютно никакой возможности выиграть справедливое слушание дела во время разбирательств.
Когда игуменья умирает, у них всегда есть три-четыре замены, одна из которых может занять ее место. Их всегда выбирают за их жесткое, безжалостное и бесчеловечное игнорирование страданий и несчастий и отсутствие сострадания. Должно быть, она показала себя полностью лояльной к системе со всей ее гнилью и даже смаковала и наслаждалась всеми грубыми методами.
Игуменья повторила свое требование три раза, но я встретила их с мрачным молчанием. Она дала указание опустить мое тело на факел. Естественно, я кричала и билась, брыкаясь и извиваясь, пытаясь спастись от беспощадного огня под моей спиной. Когда моя одежда загорелась, я корчилась и визжала в агонии, когда плоть шипела и пузырилась, в то время как неустанные и бесчувственные сестры крепко держали меня над огнем. Наконец, игуменья решила, что я горела на сегодня достаточно и прокатила меня по грязному ковру, чтобы задушить пламя. Я была, как дикое существо, пульсирующее с невероятной раскаленной добела болью и страданием.
После того, как она сделала это, монахини грубо бросили меня на пол, и я закричала еще громче, поскольку опаленная и покрытая пузырями плоть на моей спине содралась. Потом меня поместили в больницу, где я была выложена на деревянную плиту. Меня положили на живот, потому что спина была ужасно опалена. Страдания и мучения от ожогов были неописуемы. После этого игуменья и монахини вышли, закрыв и заперев дверь. Снова я стала узницей тех, кто не имел сердца и совести, и жил, причиняя страдания и пытки каждой беспомощной жертве.
Я умоляла и плакала, со стоном выпрашивая воду, когда монахини проходили мимо, но они были роботами, запрограммированными игнорировать страдания, и они не остановились. Мои жестокие похитители думали, что я, безусловно, умру, и я тоже в это верила. Поскольку я продолжала жить, игуменья вызвала врача. Я часто задаюсь вопросом, какую ложь она сказала ему, чтобы объяснить ужасные обширные ожоги на моем разрушенном теле. Он пришел через нескольких недель, чтобы перевязать и подлечить от ожогов. Один несчастный день медленно переползал в другой.
Епитимья на кухне
Прошли месяцы, прежде чем я смогла ходить. В первый день, когда я смогла подняться, меня сопроводили в огнеупорную, где подавали блюда. Как обычно, у каждой монахини было свое место за столом, но для меня места не было. Игуменья приказала мне идти в угол комнаты. Там полку можно настраивать по росту монахини, и на ней была моя оловянная чашка черного кофе и сто грамм хлеба. Я должна была стоять носом в угол, чтобы съесть мой скудный паек.
Вечером, когда меня снова сопроводили в огнеупорную, полка была пуста, и игуменья провела меня в другое место, за последние три статуи. Они взяли из оловянной кастрюли все мои овощи и положили их на пол, 50 граммовый кусочек хлеба и оловянную чашку кофе. Я должна была сидеть на полу и есть с пола, и так продолжалось месяцами.
Однажды я попросила разрешения поговорить с игуменьей. Я сказала ей, что если она не будет принуждать меня ко греху, я не нарушу правила монастыря. Она надменно сообщила мне, что, если я буду соблюдать все правила, в один прекрасный день меня выпустят во двор на короткий период отдыха.
Несколько лет назад я научилась никогда не доверять и не верить в ложь бессовестных игумений в монастыре. Они были мастерами обмана, манипуляции и садистской жестокости. Мне давно стало понятно, что моя жизнь должна стать одной постоянной епитимьей и страданием, потому что я осмелилась попытаться уйти из монастыря. Абсолютно все, что было предельно тяжелым, она делала с удвоенной силой, не обращая внимания на то, каково это было. Это было ее всеобщей кампанией, чтобы сломать меня полностью, и ничто из того, что она придумывала, не казалось ей слишком жестоким, бесчеловечным или болезненным.
Епитимья в ванной
Однажды утром я была доставлена для епитимьи к длинному металлическому корыту, служившему монахиням в качестве ванной. Мне было приказано содрать одежду, надеть ночную рубашку из марлевки и войти в ванну с водой. Игуменья схватила меня за голову и опустила мое лицо в грязную воду, затем вверх, а затем обратно в воду. Я едва могла перевести дыхание и задыхалась, когда она продолжала это непрерывно. Я настолько истощилась, что рухнула в ванну, будучи настолько слабой, что я уже не могла сопротивляться и даже бороться, несмотря на страх удушения и утопления. Психические и физические нагрузки такого наказания трудно описать.
Две маленьких монахини вытащили меня из резервуара, вялую и в полубессознательном состоянии, задыхавшуюся, с рвотным и удушающим кашлем. Они крепко держали меня, в то время как две другие начали бить меня со всей силой жесткими, режущими, бичующими кнутами, цепи и острые металлические зубья злобно вонзались и кромсали сквозь тонкую мокрую ночную рубашку из марлевки. Вскоре я была пропитана собственной кровью, все мое тело было разодрано.
Гноящийся палец
В монастыре жалобы и ропот строго запрещены и навлекали быстрые и суровые наказания. Поэтому вы учитесь выносить все, без надежды на какую-либо помощь. На моем пальце развилась гнойная инфекция, и с каждым днем становилось все хуже. Ужасно опухший и болезненный, он пульсировал так, чтобы я больше не могла этого игнорировать. Его нужно было вскрыть, чтобы снизить давление. В тот день я была назначена исполнять обязанности на кухне, и я знала, что мне в течение всего дня предстоит держать руки в горячей мыльной воде во время мытья и уборки.
Когда я попросила у игуменьи разрешения поговорить с ней, она посмотрела на меня, но дала согласие. Положив свой палец на рабочий стол кухни, чтобы она увидела, я объяснила, как ужасно болезненно это было, и попросила, если можно, передать обязанности другой монахине, чтобы держать его вне воды, пока не станет лучше. Она взглянула на него и быстро, как вспышка, выхватила топорик для мяса, и, прежде чем я поняла, что происходит, жестоко рубанула палец со стороны инфекции.
Хотя, к счастью, я упала в обморок, они быстро привели меня в чувство. Игуменья сердито огрызнулась на меня и сказала: «Теперь перестань дурачиться, придумывая оправдания, и займись мытьем». У меня не было выбора, кроме как подчиниться, и я работала, как раб, в горячей, мыльной воде целый день, несколько раз падая в обморок от бесконечной боли.
© Перевела Светлана Никифорова
Продолжение следует
|
2
Потом понял: это монахиня, распластанная на полу (по-видимому, исполняющая епетимьи). 
Что говорит их совесть? Неужели они думают, что этими поступками они угождают Богу? 
