Бреннан Мэннинг
Глава 1. Мудрость нежности
Любое преобразование в качестве жизни человека должно брать свое начало в преобразовании его видения действительности. Христианин принимает Божье Слово как основное видение действительности. Личность и учение Иисуса формируют наше понимание Бога, мира, других людей и себя. Это формирование оказывает важное влияние на образ жизни христианина.
Простой пример: если мы принимаем откровение Иисуса о том, что Бог является Отцом, что есть “один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас” (Ефес. 4:6), то мы делаем утверждение не только о Боге, но и о себе. Сказать “Авва, Отче” в Духе – значит сказать, что мы – дети. Это значит признать, что другие люди – наши братья и сестры в человеческом роду. Это понимание влияет на наш образ жизни, потому что оно подразумевает принятие других и ответственность за других: мы прилагаем все усилия, чтобы дать членам семьи все, что им нужно. Эти семейные отношения нужно воспринимать буквально, потому что они состоят из крови и плоти в союзе Святого Духа. Истинное христианское сообщество – это осуществление и воплощение в жизнь слов “Отче наш, Сущий на небесах”.
Автор Э. В. Тозер видит связь между нашим восприятием Бога и нашим пониманием человечества как крайне важную. Он пишет:
“То, что приходит нам на ум, когда мы думаем о Боге, является самой важной чертой, характеризующей нас самих …. Если бы мы могли получить от какого-нибудь человека полный ответ на вопрос “Что приходит вам на ум, когда вы думаете о Боге?”, мы бы могли с точностью определить духовное будущее этого человека. Если бы мы могли точно узнать, что думают о Боге наши самые влиятельные религиозные лидеры, мы бы смогли более-менее точно определить, где церковь будет находиться завтра”.
Сформированные и наученные из Слова Божьего, святые и мистики на протяжении многих веков поют один и тот же припев: Бог не может не любить нас. Без вечного, внутреннего проявления любви Бог перестал бы быть Богом. Когда мы погружены в эгоизм, равнодушны к бедным, мучимы похотью, предаемся жалости к себе и подавлены депрессией, Божья любовь продолжает нести нас. Согласно Иоанну, сущность нашей веры находится в доверии Божьей любви (1 Иоанна 4:16). Спасение происходит в тот момент, кода мы безоговорочно принимаем то, что Г. К. Честертон назвал “страстной любовью Бога”. Жизнь Иисуса в проповеди, учении и исцелении, а также Его смерть и воскресение являются высшими проявлениями любви, бросающей вызов человеческому пониманию.
Независимо от того, было ли ваше детство идеальным или с вами плохо обращались, остается важный вопрос: воспринимаете ли вы себя как того, кого очень любит Бог? Человеческая любовь, которую испытывают в счастливой семье, какой бы щедрой и сильной она ни была, даже издалека не сравнима с божественной любовью, а полное отсутствие человеческих теплых чувств не является непреодолимым препятствием тому, чтобы быть “захваченным силой большой привязанности”. И те, кого сильно любили, и те, кто не знал ничего кроме презрения в своей семье, нуждаются в непреклонной благодати, чтобы совершить прыжок веры в руки любви. Поэтому никто не исключен из этого.
Но как насчет Божьего правосудия? Писание недвусмысленно говорит нам, что Бог – и судья, и любящий. Являются ли эти два понятия диаметрально противоположными? Разве не должно – не обязано – одно преобладать над другим? Тереза из Лизье, которую считают богословом церкви из-за истинности и глубины ее анализа духовной жизни, записала следующие слова: “Я уповаю на Божье правосудие столь же, сколь и на Его милосердие. Именно потому что Он справедлив, Он сострадателен и полон нежности”. Она продолжает: “ибо Он знает нашу слабость. Он помнит, что мы – прах. Как отец милует своих сынов, так и Господь сострадает нам. Я не понимаю те души, которые боятся такого нежного Друга… Какая радость думать, что Бог справедлив, что Он принимает во внимание наши слабости, что Он прекрасно знает хрупкость нашей натуры”.
Идея написать эту книгу созревала у меня в течение длительного периода тишины и уединения, который я провел в Аллеганских горах в западной Пенсильвании. Мое уединение началось с нескольких дней физической усталости, духовной сухости, скуки и размытого ощущения чувства вины за то, что я, возможно, использую служение для того, чтобы удовлетворить свою жажду в одобрении и признании. Поздним вечером пятого дня я заставил себя пойти в часовню, чтобы вытерпеть еще один час Великого Пристального Взгляда: размышлений. Когда я устроился на стуле с прямой спинкой, колокол пробил четыре раза. Через тринадцать часов я поднялся со стула и вышел из часовни с одной фразой, звучащей в моей голове и отдающейся эхом в моем сердце: “Живи в мудрости принятой нежности”.
Повторюсь, что каждое преобразование в качестве жизни христианина должно брать свое начало в его видении действительности.
Тринадцать часов тишины и одиночества радикально изменили мое восприятие всего.
Если мне дана благодать понимать своим разумом и принимать сердцем, что природа Божьей сущности – это сострадание, то тогда Бога лучше всего характеризует нежное сердце. Ежедневно церковь во всем мире взывает в утренней хвале: “по благоутробному милосердию (в англ. переводе - нежному состраданию, примеч. переводчика) Бога нашего, которым посетил нас Восток свыше, просветить сидящих во тьме и тени смертной, направить ноги наши на путь мира” (Лука 1:78-79, курсив автора).
Обращаясь к Богу как к нежному сердцу, мы начинаем понимать Святого Духа как союз нежности между Отцом и Сыном. Таким образом, нежный Дух, обитающий внутри нас – это самое глубокое выражение нежности. В действительности, христианин, исполненный Святого Духа – это тот, чье сердце преисполнено нежностью, и это проявляется в полном исцелении нашей боли посредством Его прихода к нам.
В чем заключается истинное значение нежности? Здесь нужно быть осторожными: мы извращаем наше восприятие действительности, идеализируя это понятие. Когда такое происходит, душа отравляется романтическими эмоциями и нежность превращается в слащавую сентиментальность.
Ноа Уэбстер определяет нежность как чувствительность к эмоциям и чувствам других. Халиль Джебран в своей работе Иисус из Назарета говорит: “Сострадание [Иисуса] было нежностью по отношению к страдающим и дружбой по отношению к одиноким”. С библейской точки зрения нежность – это то, что следует за тем, когда кто-то открывает вам вашу внутреннюю красоту, когда вы обнаруживаете, что являетесь возлюбленным, когда вы ощущаете, что вы глубоко и искренне кому-то нравитесь. Если вы даете мне понять, что я вам действительно нравлюсь, а не просто то, что вы любите меня как брата во Христе, что вы души во мне не чаете (и продолжали бы ко мне так относиться даже если я бы не написал ни одного предложения), тогда вы даете мне возможность нравиться самому себе. Ваш доброжелательный взгляд изгоняет мои страхи, а мои защитные механизмы (такие как изоляция, хвастовство знакомством с известными людьми и создание впечатления, что у меня все прекрасно) исчезают в моем невнимании к ним. Ваше тепло лишает силы мое презрение к себе и дает мне возможность ценить себя. Я снимаю с себя маску напускной набожности, перестаю корчить из себя Мать Терезу и прекращаю говорить с ханжескими нотками в своем голосе. Я начинаю улыбаться своим недостаткам и осмеливаюсь стать более открытым, искренним, уязвимым и ласковым с вами, чем я мог бы когда-нибудь мечтать, если бы я думал, что не нравлюсь вам. Проще говоря, я становлюсь нежным.
Несколько лет назад Эдвард Фаррелл из Детройта поехал в свой двухнедельный летний отпуск в Ирландию, чтобы отпраздновать восьмидесятый день рождения своего любимого дяди. Утром в день рождения Эд и его дядя встали на рассвете, оделись в тишине и вышли на прогулку вдоль берега озера Килларни. Как только солнце встало, дядя повернулся и уставился на поднимающийся огненный шар. Эд стоял рядом с ним в течении двадцати минут, ни говоря ни слова. Затем дядя сорвался с места и, подпрыгивая, пошел по берегу озера с сияющей улыбкой на лице.
Догнав его, Эд сказал: “Дядя Шимус, ты выглядишь очень счастливым. Не хочешь ли сказать мне почему?”
“Да, парень” – сказал старик со слезами, текущими по его лицу. “Видишь ли, Отец души во мне не чает. Ах, мой Отец души во мне не чает”.
Ясно, что Шимус утвердительно ответил на вопрос, заданный во введении: “Верю ли я всем сердцем, что нравлюсь Богу?” (Не то, что любит ли Он меня, потому что, как вы помните, Бог любит, ведь такова Его природа). Если вы тоже можете искренне ответить: “О, да, Отец души во мне не чает”, то приходит расслабленность и спокойствие, сострадательное отношение к себе в своей сокрушенности, проливающее свет на значение нежности.
Можно ли этими словами описать то, что произошло с Иисусом в начале Его служения? Как пишет Лука: “Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился: отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!” (Лука 3:21-22).
В один из самых драматических моментов в истории спасения Авва подтвердил уникальный статус Своего единородного Сына как Возлюбленного. Для Иисуса этот небесный голос одобрял тридцать лет роста и поисков в Назарете. Он обозначил Его глубинную сущность: Сын, Слуга и Возлюбленный. Благоволение Аввы пребывало на Иисусе как ни на ком другом в этих словах, бесповоротно обозначив Его личность и миссию. Смеем ли мы предположить, что Иисус ощущал в глубине Своей души, как сильно Он нравился Своему Отцу? Что Авва открыл Ему Его внутреннюю красоту? Открыл ли Человек, Который был во всем подобен нам, кроме неблагодарности, Свою собственную истину в свете любящего взгляда Отца? По мере того, как Иисус возрастал в мудрости, возрасте и благодати, Его крещение в реке Иордан отметило решающий момент в Его понимании Себя.
Давайте не упускать из виду этническое происхождение Иисуса. Иисус из Назарета был евреем: Он вырос и был воспитан в еврейской культуре. Он был потомком Давида. Как всякий набожный иудей Он молился молитвой Шема Исраэль каждое утро и каждый вечер: “Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими” (Втор. 6:4-5). Тора, храм и синагога сформировали внутреннюю жизнь Иисуса наряду с великими праздниками — Песахом, Шавуотом, Суккотом, Рош-а-шана, Йом-Киппур — и множеством иудейских молитв.
И все же настал момент в религиозном развитии Иисуса, когда Он больше не мог обращаться к Богу так, как это обычно делали иудеи – Адонай, Элохим, Эль-Шаддай, Яхве – но Он хотел звать Его Аввой, именем, которое подразумевает нежность. С того момента для Иисуса и Его последователей у Бога появилось новое имя. Его звали Авва, потому что Он защищает, заботится, понимает, прощает и печется о Своих детях. Поклонение больше не состояло только в прикрытии глаз и лица своими руками, но в подчинении себя в безграничном доверии сильным и нежным рукам Того, Кто навсегда стал “Папой”.
В своей известной работе Быть христианином Ханс Кюнг пишет:
“Авва — совершенно аналогично нашему “папа” — по своему происхождению является лепетом ребенка, а в эпоху Иисуса оно также использовалось для обращения к отцу взрослых сыновей и дочерей и для выражения вежливости по отношению к пожилым людям, заслуживающим уважения. Однако использование этого совершенно не мужского, нежного [выделение мое] слова из детского языка, этого бытового выражения вежливости для обращения к Богу должно было казаться современникам Иисуса настолько непочтительным и оскорбительно фамильярным, как если бы мы сегодня обращались к Богу, используя слова “Папа” или “Папочка”.
Для Иисуса это выражение не является непочтительным, как и доверительное обращение ребенка к своему отцу. Доверительность не исключает уважения. Почтение остается основой его понимания Бога, хотя оно не является полностью достаточным. Точно так же, как ребенок обращается к своему земному отцу, таким же образом, согласно Иисусу, нам следует обращаться к своему небесному Отцу – почтительно и послушно, однако прежде всего с уверенностью и доверием. Обращаться к Богу как к Авве – самое смелое и простое выражение этого безусловного доверия, с помощью которого мы полагаемся на Бога во всем, что является благом, и с помощью которого мы вверяем себя Ему”.
Жить в мудрости принятой нежности означает смиренно признавать ограничения рационального, научного, ограниченного разума и принимать тайну. В одной из Своих притч Иисус намекает на нежность расточительного отца в ответе своему блудному сыну. “И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его” (Лука 15:20). В удачном переводе библеиста Франка Монтелбано мы находим небольшой нюанс: “Он побежал к нему, сжал его в своих объятиях и не мог перестать целовать его; он просто не мог перестать целовать его”.
Независимо от того, какой перевод Библии вы используете, никакое слово не может выразить и никакая мысль не может вместить реальность сострадания Отца. В то время как ученые прозаично говорят о 100 триллионах галактик, мчащихся в космосе на невероятных скоростях, и о звезде Ипсилон Андромеде, находящейся в 264 триллионах миль от планеты Земля, мы не удивляемся, что нежность Аввы/Создателя невозможно измерить.
Жизнь в нежности выводит нас из дома страха. Со дня трагедии 11 сентября 2001 года мы стали больше бояться. Без нашего сознательного понимания программа этого мира – вопросы и проблемы, наполняющие выпуски новостей и газеты – стала программой христианского мира. Наше сознание как никогда ранее занимают внушающие страх вопросы о выживании. Осторожность и нежелание летать коммерческими авиарейсами, вкладывать свои капиталы, покупать дом или машину и брать на себя социальные обязательства, не имеющие отношения к ближайшему будущему, превратило беззаботных паломников в унылую труппу задумчивых Гамлетов и дрожащих прорицателей.
Перед лицом страха и неуверенности верный остаток — это слово анавим на иврите и слово “оборванцы” в просторечии — остается представителем надежды в том, что богослов Оскар Куллман называет “жизнью заповедями блаженств”. Блеск в их глазах наводит нас на мысль, что они обладают более высоким видением.
О таком видении написано в рассказе Питера ван Бримена о журналисте, который хотел написать документальный очерк об одном гуру. Он пошел, чтобы встретиться с гуру и спросил его: “Вы действительно гений, как говорят некоторые люди?”
“Можно сказать и так” - ответил гуру с улыбкой.
“А что делает гения?” - спросил бесстрашный репортер.
“Способность видеть”.
Журналист был озадачен. Почесав затылок одной рукой и погладив живот другой, он пробормотал: “Видеть что?”
Гуру спокойно ответил: “Бабочку в гусенице, орла в яйце, святого в эгоистичном человеке, жизнь в смерти, единство в разделении, Бога в человеке и человека в Боге, а страдание как форму, в которой проявляется непостижимость самого Бога”.
Мудрость, чтобы видеть нежность Бога в действии во время испытаний и утешений, освобождает оборванца из дома страха, избавляет от волнений, забот и гнета нашего истерзанного и терзающего мира, и делает слова Иисуса победным кличем: “ Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство” (Лука 12:32).
Жить в мудрости нежности означает отпустить заботы и проблемы, перестать искать средства к достижению цели и просто быть в каждом моменте осознанности, приняв это за цель. Это значит слышать сердцем слова Павла Титу: “Когда же явилась благодать (в англ. переводе – нежность; примеч. переводчика) и человеколюбие Спасителя нашего, Бога, Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости” (3:4-5).
Мудрость нежности позволяет нам полюбить историю нашей жизни целиком и знать, что мы были украшены и обрели благодать благодаря промыслу истории нашего прошлого. “Даже из моих грехов Бог извлек добро” - написал блаженный Августин. Все неправильные решения в прошлом, окольные пути, ошибки, падения – все, что является безвозвратно уродливым или болезненным, тает и растворяется в свете принятой нежности. Как отмечает австралийский богослов Кевин О'Ши: “Человек радуется тому, что не боится быть открытым целительному присутствию, независимо от того, каким он является или что он сделал”.
Возможно, мы ушли не так далеко от переживания Павла: “Я не уделяю внимания тому, что находится позади, но спешу к тому, что находится впереди” (Фил. 3:13, перевод с англ. – примеч. переводчика). Если бы Павел постоянно думал о том, насколько велика его вина в преследовании христиан и побивании камнями Стефана (во время которого Савл стерег одежды убийц — Деяния 8:58), то он бы сошел с ума. Если бы Павел не испытал на себе смиряющее, но живительное прикосновение божественной нежности, он скорее всего стал бы душевно больным. Никогда не были бы написаны четырнадцать посланий, царство Божье не распространилось бы по языческому миру (по крайней мере, через него), а бесчисленные верующие никогда не узнали бы тайну спасения, которую он дал нам. Павел умер бы, страдая от сознания своей вины, убитый горем. Но в глубинах его скорби воскресший Иисус нежно привел его в благодатное умиротворение
Ненависть к себе за реальные или вымышленные неудачи вызвана отцом лжи и порождает калечащее ощущение вины. Она мешает Божьему замыслу для нашей жизни, нашей личной позиции в этом мире. Когда мы презираем себя и говорим: “я - прирожденный неудачник, обманщик и лицемер”, мы презираем божественный замысел – презираем все мечты, которые Бог мог бы осуществить через нас, всю радость, которую Он ожидает от нас и всю надежду, которую Он вложил в нас.
Понимание Божьего Духа как нежности между Отцом и Сыном предполагает несложную духовность, настроенную на настоящий момент в совершенной простоте настоящего (“Я Я не уделяю внимания тому, что находится позади …”). Освободиться от вчерашних забот и не беспокоиться о завтрашних волнениях – это строгое повеление Евангелия. “Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний [сам] будет заботиться о своем: довольно для [каждого] дня своей заботы” (Матфей 6:34).
Значение настоящего момента прекрасно проиллюстрировано в дзен-буддистской истории о монахе, за которым гнался свирепый тигр. Приблизившись к крутой пропасти, монах оглянулся и увидел тигра, готового наброситься на него. В самый последний момент он увидел веревку, свисающую с края утеса и начал сползать по ней, спасаясь от лап тигра. Уф! Он посмотрел вниз и увидел большую груду острых камней. Не очень-то хорошо. Может быть, назад? Нет, тигр стоял наверху скалы с открытой пастью. Пока монах обдумывал, что ему делать дальше, две мыши начали грызть веревку.
Что делать? Монах увидел землянику, которая росла совсем близко прямо на склоне этой скалы. Он сорвал ягоду, съел ее и сказал, что это была самая лучшая земляника, которую он когда-либо пробовал. Если бы он был занят мыслями о камнях внизу (будущим) или тигром наверху (прошлым), то он скорее всего не заметил бы землянику, которую Бог послал ему в тот момент.
Находясь в нескольких секундах от смерти, монах пировал тем, что у него было на тот конкретный момент. Жизнь в Духе постоянно посылает нам тигров и острые камни – и землянику. Позволяем ли мы себе насладиться земляникой? Или мы тратим свое рассеянное внимание на беспокойства об опасностях прошлого и будущего?
Жизнь в мудрости принятой нежности означает принимать каждый момент как самоцель. Такой образ жизни не требует, чтобы мы старались быть по-особенному собранными, несмотря на все отвлекающие факторы в работе и жизни. Напряженные усилия, направленные на то, чтобы оставаться сосредоточенными, были обречены на провал в моей жизни: моя работа была небрежной, а я был полностью измотан. Такой образ жизни не требует попыток достичь особого состояния сознания, которое можно назвать “созерцательным”. В моем случае это привело к сонливости и вялости. Такой образ жизни не пытается сосредоточиться на Боге, “Который находится где-то там наверху”, независимый от нашего общения с Ним, и не дистанцирует нас от нормального, здорового окружения, дружбы, проектов и отношений. Он просто позволяет нам жить в доверии, искренности и сострадании.
Переживание Божьего Духа как нежности стало для меня очевидным, хотя и довольно незаметно, на праздновании сорок пятой годовщины свадьбы одной пары. Муж и жена тихо удалились в какой-то момент праздника, и я нашел их совершенно случайно. Я не искал их и не подслушивал, когда проходил мимо беседки в саду, но я был очарован тем, что увидел. Они сидели на диванчике в этой открытой беседке, а солнечный свет падал на лицо мужа. Он пристально смотрел на свою супругу – ту женщину, о которой он знал все, что только можно было знать: ее сильные стороны и недостатки, ее периодические смены настроения и вспышки гнева, ее чувство юмора и чувство неуверенности в себе, ее ворчание и ее великодушие, те моменты, когда она уклонялась от его объятий и те, когда она кидалась ему на шею, как ребенок.
Выражение в глазах мужа передавало теплоту, нежность и то же самое сострадание, которое она проявляла к нему во время его сражений с зеленым змием. Они не сказали друг другу ни слова. Она вздохнула, а по ее щекам потекли слезы. Они обнялись.
Духовность принятой нежности приносит осознание любящего взгляда Аввы, в котором есть все те качества, которые я перечислил выше, только умноженные во много раз, и поэтому она позволяет нам оставаться наедине с Богом даже посреди самых разных занятий. Она дает нам возможность присутствовать в настоящем моменте без руководств, правил, целей и стратегий, стресса и истощения. Она просто радуется дару. И эта духовность – работа Духа, которую можно назвать “дарованной нежностью”.
Эта нежность также включает в себя невысказанную уверенность, что Иисус дарует нам благодать для следующего шага на нашем духовном пути. Шарль де Фуко, отшельник-пустынник и вдохновение для сообщества, известного как Малые Братья Иисуса, написал: “Единственная вещь, которую мы должны Богу – это никогда и ничего не бояться”. Его непоколебимое доверие Божьей любви превратилось в смиренную уверенность в том, что благодать для следующего шага в танце жизни уже готово для нас и даровано. Дети Аввы безбоязненно движутся вперед, зная, что каждый последующий шаг позаботится о себе. Дети Аввы не беспокоятся о завтрашнем дне и даже о сегодняшнем вечере.
Я удивляюсь тому, как много мне понадобилось времени, чтобы понять это, и меня ужасает, как быстро (и как часто) я забываю об этом. Когда мне был двадцать один год, я был увлечен романтическими отношениями с девушкой из Бруклина. Я ходил на мессу каждое воскресенье, соблюдал шестую заповедь (настоящее мужество) и согласился на тупиковую ситуацию с неведомым Богом. Если бы кто-то позволил себе намекнуть мне, что спустя шесть месяцев я окажусь во францисканском монастыре и буду учиться, чтобы стать священником, я бы впал в ступор, спрятался под кроватью или поймал такси, чтобы отправиться в Тимбукту.
В течение тех переходных лет я не понимал, что Божья благодать всегда предшествует Его призыву. Спустя годы я оглянулся и поразился тому, как относительно легко мы с Барбарой закончили отношения, и тому энтузиазму, с которым я уехал в монастырь, спрятанный в Аллеганских горах. Жизнь в мудрости нежности – это бесконечное приключение в доверии и зависимости.
Выступая на национальной конференции в Нотр-Даме, штат Индиана, евангелист Роберт Фрост рассказал о том, как происходил процесс его призвания к служению. Когда ему было двадцать с небольшим, он почувствовал, что Бог призывает его к служению. Однако он так сильно боялся, что его могут послать миссионером в Африку, что отчаянно сопротивлялся этому призванию. В конечном итоге духовное истощение, скука и разочарование привели его в семинарию. Через несколько лет после рукоположения он позволил себе расслабиться. Его назначили пастором. Несомненно, новое поколение служителей прекрасно справилось бы с проповедью Евангелия в Африке.
Однажды вечером он смотрел передачу о Третьем мире. Он был очарован. На следующий день он взял из публичной библиотеки четыре книги об Африке и прочитал их за несколько дней. Если бы его епископ вызвал его к себе через несколько недель и сказал: “Мы бы хотели, чтобы ты стал миссионером в Африке”, он бы ответил: “Мои чемоданы уже упакованы”.
В чем суть его истории? Бог не пошлет вас в Африку, пока сначала не привьет вам любовь к Африке в вашем сердце. Благодать всегда предшествует призванию.
“Не бойся, малое стадо”.
Как и в человеческих отношениях, нежность включает в себя постоянную и углубляющуюся зависимость от Бога. Если признание человеческой ограниченности будет только теоретическим, у меня сохранится иллюзия о том, что я все контролирую; если же это признание будет реальным, то мне больше не будет нужно волноваться о средствах для духовного роста. Все, что мне нужно сделать – это признать свою слабость, духовную нищету и свое отвержение того, что Честертон называл “яростной любовью Бога”. Нежность – это полное ощущение безопасности: оно приходит от осознания того, что я полностью кому-то нравлюсь, и меня сильно любят. Если бы мой друг сказал мне: “Я люблю тебя, но ты мне не нравишься”, разве вы бы не ощутили сильное чувство отвержения? Но Бог не делает таких различий. Он открыто сказал: “Может ли мать забыть [отвергнуть] своего младенца, не проявлять нежности к сыну чрева своего? Но даже если бы она забыла, Я никогда не забуду тебя” (Исайя 49:15, перевод с англ. – примеч. переводчика, курсив автора).
Как это ни парадоксально, чувство безопасности, которое возникает от принятия нежности, сопровождается постоянной потерей контроля. Когда мы чувствуем себя уютно рядом с Божьей нежностью, мы ощущаем, как поводья нашей жизни ослабляются, и мертвая хватка на нашем я ослабевает. Наполеоновский комплекс (лучше быть на острове Святой Елены, чем занимать второе место) больше не ревет так свирепо, требуя, чтобы его абсурдные требования о совершенстве были удовлетворены. Исчезает наша потребность в том, чтобы распространять свои устоявшиеся взгляды или навязывать их другим как абсолютные понятия. Наша мертвая хватка на руле жизни ослабевает. Нам больше не нужно наделять особенными качествами людей, которые нам нравятся, имущество, которым мы дорожим, и учреждения, которые мы ценим; нам не нужно прославлять ни прошлое, ни будущее. Находясь в добрых руках нежности, мы больше не уделяем всем этим вещам больше внимания, чем это необходимо и уместно. Иногда мы даже можем поставить себе 4+. Это признак того, что наше принятие самих себя медленно созревает в мудрости принятой нежности.
Кроме того, в наше сознание вторгается незаметный, но настойчивый вопрос: действительно ли я являюсь основным свершителем своих дел? Внутри нас медленно происходят значительные изменения, касающиеся нашей личности. Мы становимся в меньшей мере учителями, программистами, медсестрами, врачами и в большей степени осознаем себя участниками празднества нежности. Вместо того, чтобы реагировать на людей и вещи, окружающие нас, мы отвечаем на нежное Присутствие, которое поддерживает их точно так же, как и нас.
В своем нестареющем классическом произведении Прославление дисциплины Ричард Фостер отмечает: “"Хвалите Господа!" – этот зов мы слышим во всей Псалтири, от начала до конца. Пение, восклицания, радость, преклонение – все это язык хвалы”. Самое естественное, что мы можем сделать, когда мы чем-то восхищаемся или ценим, это воздать хвалу. “Какой красивый закат!” “Вот это да! Это был восхитительный ужин!” “Какой прекрасный танцор!” “Разве музыка Моцарта не волшебна?” Удивление, благоговение, восхищение, восторг, почтение, признательность – все эти слова можно перевести одним словом: хвала.
Хвала – это клич радости на оживленном молитвенном собрании, который становится образом жизни. Жить в мудрости принятой мудрости означает принимать себя и все, что со мной происходит как добрый дар; это значит понимать, что само мое существование является выражением хвалы и благодарения Богу. Жизнь становится письмом благодарности, написанным Богом. “Поя и воспевая в сердцах ваших Господу, благодаря всегда за все Бога и Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа” (Ефес. 5:19-20). Благодарение и хвала становятся образом жизни, когда мы принимаем Божью нежность. Тогда мы воздаем хвалу именно своей жизнью, и никакая другая благодарность не может сравниться с этим.
Хвала как отклик на жизнь прекрасно выражена Франциском Ассизским в его ярком “Гимне брату Солнцу”:
Всевышний, всемогущий, всеблагой Господь!
Тебе одному принадлежит хвала и слава,
Честь и благословение.
Никто недостоин произносить Твое имя.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за все Твое творение,
Прежде всего, за благословенного брата Солнце,
Который приносит день, и просвещает нас через Тебя.
Как прекрасен он, как сверкающ во всём своём великолепии,
Напоминая о Тебе, Всемогущий!
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за сестру Луну и звёзды;
Ты создал их такими яркими, драгоценными и прекрасными.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за брата Ветра
И воздушные небеса, такие облачные и спокойные;
За всякую погоду будь прославлен,
Ибо она дает нам жизнь.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за сестру Воду,
Столь полезную, но такую скромную, драгоценную и целомудренную.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за брата Огня,
Который просветляет ночь.
Как прекрасен он и беззаботен, полон энергии и силы!
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за нашу сестру, мать Землю,
Которая кормит нас и заботится о нас,
Производя разнообразные плоды, пёстрые цветы и травы.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за тех,
Кто прощают благодаря Твоей любви
И сносят немощи и искушения.
Блаженны те, кто терпят в мире,
Ибо они будут коронованы Тобой, Всевышний.
Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, за нашу сестру Смерть,
Которую не может избежать ни один из живущих.
Горе тем, кто умирают в грехе.
Блаженны те, кого она застанет за исполнением воли Твоей святой!
Вторая смерть не причинит им вреда.
Хвалите и благословляйте Господа моего.
Благодарите Его,
Служите Ему с великим смирением.
Аминь.
Павел пишет: “Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы” (Рим. 1:20). Как и Франциск, Павел говорит об освящении всей жизни посредством христианской хвалы и наполненности мира Духом Аввы, нежностью Бога, проистекающей из открытого сердца воскресшего Сына.
Дополнительный эффект понимания Бога как нежного сердца – это примирение. Если посмотреть на это с точки зрения Библии, примирение – это, прежде всего, не восстановление отношений с другим человеком; это заключение мира внутри себя в тех сферах нашей жизни, в которых раньше мы не могли обрести мир.
Примирение – это внутреннее исцеление наших сердец нежностью Иисуса. Из личного опыта могу сказать, что это редко бывает мгновенным катарсисом, который приходит от возложения рук во время молитвы; это не быстрое освобождение от боли. И это не просто покорность тому, что, как мы знаем, нельзя изменить. Скорее это спокойное возрастание в единство, которое создается не нашими усилиями. Это тихая радость, исходящая из тесного и близкого общения с Сыном сострадания, единственным Целителем в новом Израиле Божьем.
Однажды ночью, когда я уже лег спать, проведя христианский семинар, ко мне в дверь постучала монахиня, которой было семьдесят восемь лет. Я предложил ей войти и спросил: “Как я могу вам помочь?”
Она начала плакать. Хрупкая женщина невысокого роста сотрясалась от рыданий. Когда плач утих, она сказала: “Я никогда никому не рассказывала об этом. Это началось, когда мне было пять лет. Мой отец залезал в мою кровать без одежды. Он трогал меня и просил, чтобы я трогала его. Он сказал мне, что так ему велел делать наш семейный врач, чтобы получше узнать друг друга. Когда мне исполнилось девять лет, мой отец лишил меня девственности. А когда мне исполнилось двенадцать, я уже знала обо всех сексуальных извращениях, о которых можно прочитать в непристойных книгах.
“Я не могу найти слова, чтобы выразить, какой грязной я себя чувствую. Я так долго жила с ненавистью к своему отцу и к самой себе, что ходила на Причастие только тогда, когда мое отсутствие было бы слишком заметно”.
Я помолился с ней в течение нескольких минут за внутреннее исцеление. Затем я спросил ее: “Сестра, готовы ли вы уходить в тихое место каждое утро в течение следующего месяца, садиться на стул, закрывать глаза, поворачивать руки ладонями вверх и повторять вот эту фразу: ‘Авва, я теперь Твоя’?”
Она скептично посмотрела на меня, поэтому я продолжил. “В этой молитве ровно семь гласных, и это количество полностью соответствует ритму нашего дыхания. Вдыхая, вы говорите Авва. Выдыхая – я теперь Твоя.
“В начале вы будете говорить это только своими устами, но по мере того, как ваш разум начнет осознавать значение, вы сможете произносить ее уже из сердца, и эта фраза ‘Авва, я теперь Твоя’ станет тем, что французы называют un cri de coeur, сердечным воплем из глубины вашего существа, провозглашающим, кто вы есть, почему вы здесь и куда вы идете.
“Это - молитва, которой вы можете молиться, когда работаете в саду, слушаете музыку, ведете машину, переходите улицу, смотрите телевизор, читаете книгу, печете пирог, лежите в кровати. Когда вы будете молиться этой молитвой много раз в день, и она станет созвучной ритму вашего сердцебиения, вы сможете, как Иисус говорит в 18 главе Евангелия от Луки, всегда молиться и не унывать”.
Я спросил монахиню: “Вы попробуете так молиться?”
Она ответила: “Да”.
Две недели спустя я получил самое трогательное и поэтичное письмо, которое когда-либо было мне адресовано. Эта пожилая сестра описала внутреннее исцеление своего сердца, полное прощение по отношению к отцу и душевное спокойствие, которого она не знала прежде. Она закончила свое письмо такими словами: “Год назад я бы подписала это письмо своим настоящим именем в религиозной жизни – сестра Мария Женевьева – но с этого времени, я просто маленькая Папина девочка”.
Спокойное возрастание в единстве, примирение с ее болезненным прошлым, в котором она не могла обрести мир, произошло благодаря нежному прикосновению к ее памяти и сердцу Духа Аввы, излившимся из сердца Иисуса Христа. Как показывает нам ее пример, принятая нежность помогает нам не становиться тиранами по отношению к самим себе, не мстить себе, не делать себя рабами своих собственных страхов. Христиане, которые приняли для себя Божью нежность, становятся более покладистыми, более простыми и прямыми, более способными посвящать себя чему-либо, более знающими, но менее боящимися сил, находящихся внутри и вокруг них, которые внушают им мысли о ничтожности и незначительности.
Один из самых больших парадоксов жизни – это то, что именно в суровом испытании болью и страданиями мы становимся нежными. Не во всякой боли и страдании, конечно. Если бы это было так, то весь мир был бы нежным, так как никто не может избегнуть боли и страдания. К этим элементам нужно добавить скорбь, понимание, терпение, любовь и готовность оставаться уязвимым. Все вместе это приводит к мудрости и нежности.
Инстинктивно сердце понимает, что у целителя должно быть основанное на опыте знание, что боль можно исцелить. Этот инстинкт подтверждается Фрэнсисом Макнаттом, доктором богословия в области служения исцеления. Обращаясь к тем, кто занимается служением исцеления в церкви, он пишет: “Опыт показывает, что у некоторых людей есть особая власть, чтобы молиться за определенные болезни, но от них нет никакого толка, когда они молятся за другие болезни”. Он ссылается на случай с Майклом Гейдосом, который, после исцеления своего плохого зрения, стал эффективным в молитве за тех, кто имеет подобный недуг. “Его опыт приводит нас к другому интересному заключению: создается впечатление, что люди, которые были исцелены от определенной болезни, имеют особый дар в служении людям с такой же проблемой. Возможно, это вызвано тем, что теперь у них больше веры в той сфере, в которой они сами непосредственно пережили силу Божью”.
Это также можно объяснить тем, что степень сострадания к страдающему человеку становится глубже. Молясь за хронических алкоголиков, я часто переживаю переполнение состраданием, которое я обычно не ощущаю в молитве об исцелении. Скорее всего, это происходит из-за моей собственной борьбы с алкоголизмом (я подробно рассказывал об этом в другой книге). Порочный круг алкогольной зависимости, когда человек не может бросить пить, навязчивые состояния разума и компульсивные побуждения тела, парализующие свободу выбора, ужас рабства, непрестанное ощущение лицемерия, чувства вины, стыда, одиночества и мучительный страх, что я навсегда потерял Бога, быстро оживают во мне, когда я молюсь за алкоголика. Через сострадание этим людям я достигаю глубокого взаимопонимания, и ко мне неизбежно приходит осознание правды: “я – это он”, разрушающее любое ощущение разделенности между нами. Служение исцеления – это трудное дело, и я не претендую на понимание, почему одни люди исцеляются, а другие нет. Имея ограниченный опыт в этой сфере, я все-таки рискну сделать предположение: чем больше наше сострадание, тем ближе мы отождествляем себя с тем человеком, за которого мы молимся, и тем более совершенным является наше общение с нежной милостью Христа-Целителя.
В своей книге Раненый целитель Генри Нувен показывает, что благодать и исцеление передаются через уязвимость мужчин и женщин, которые были сокрушены колесами жизни. В одноактной пьесе Ангел, возмутивший воды, написанной Торнтоном Уайлдером, ангел произносит похожую истину, говоря больному “Где бы ты брал силу, если бы у тебя не было твоих ран?... В армии Любви могут служить только раненые солдаты”.
Если мы следуем принципу, что целитель должен на опыте знать ту боль, которую он исцеляет, мы лучше начинаем понимать, почему единственный Целитель в новом Израиле Божьем – это Иисус Господь. Только Тот, Кто познал наши муки и страдание, мог Своим приходом преобразить эти страдания в мир. Тот, Кто приходит, чтобы исцелить, был на нашем месте и познал всю боль, известную человечеству.
По вере мы интуитивно понимаем символ нежной, искупительной, исцеляющей и объединяющей Божьей любви, воплощенной в распятом Спасителе. “Ибо не знавшего греха Он сделал для нас [жертвою за] грех” (2 Кор. 5:21). Все формы греха и его последствий, всевозможные болезни и немощи, пристрастия, разрушенные отношения, неуверенность, извращенная чувствительность, ненависть, похоть, гордыня, зависть, ревность – все это и намного больше, испытал и понес на Себе “муж скорбей и изведавший болезни” (Исайя 53:3), познавший такую глубину мук, которую не может представить ни один человек. Христос на кресте: непостижимо то, через что он прошел, когда Он висел, пригвожденный к древу.
Никто никогда не умирал так, как Иисус, потому что Он был самой жизнью; никто никогда не понес на себе наказание за грех, как Он - безгрешный. Никогда никогда не погружался в бездну зла, как Иисус из Назарета. Никогда ни один человек не сможет понять боль, скрытую в словах: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” или муки той смерти, которые Он не просто принял в терпении, но терпел их, взывая к Богу. И все же “Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни” (Исайя 53:4).
Не может быть другого целителя посреди неразберихи и безумия нашего постмодернистского мира, потому что больше никто не был на нашем месте. Только Иисус Христос, “муж скорбей и изведавший болезни”, понес нашу боль, чтобы дать нам мир благодати. Он заключил мир посредством крови Своего креста.
Но Отец избавил Иисуса от греха и смерти, воскресил Его и превознес, “дал Ему имя выше всякого имени” (Фил. 2:9). Для Иисуса переживание исцеляющей нежности заключалось в общении с Авой. То же самое происходит и с нами.
Через нежность Святого Духа мы отождествляем себя с Христом как человеком и познаем Бога как нашего Авву. Всякое избавление от тьмы и всякое внутреннее и физическое исцеление должно вызывать в нас зов: “Авва, Отче”. Мы находим источник дара исцеляющей нежности, данного нам, и наша вера становится тем, что французский писатель Блез Арминьон называет “дрожащей уверенностью в любви”.
После того, как я поделился с моим духовным наставником о своем переживании во время тринадцатичасовой молитвы, он закрыл глаза и ничего не говорил в течение нескольких минут. Затем он сказал:
“Теперь мне стало совершенно ясно, что действительно ничего не происходит в жизни человека до тех пор, пока он не испытал и не принял Божью нежность. Только тогда он сможет быть нежным с Божьими детьми”.
Перевод Ирины Ефимовой
Начало | Продолжение следует
|
1
