Мне было пять лет, когда мой отчим взял меня за руку и привёл в тёмную комнату, чтобы познакомить с сатаной.
Возможно, я и вела себя плохо в чём-то, но я не могу припомнить, чтобы заслужила такого рода наказания. Я могла, конечно, перепираться с ним или мамой, поскольку была ребёнком. Я была довольно таки дерзкая, с большим ртом, которого было не легко закрыть. Да и сейчас так.
В тот день мой отчим сказал мне, что он хочет показать мне что-то и повёл меня в комнату на втором этаже дома своей матери. Его мать жила в том же городке, что и мы, в небольшой квартире неподалёку от гор Уичито. В этой комнате она занималась вышиванием и вязанием, когда бы я не приходила туда и потому мне не разрешали заходить. Так что я удивилась, что Хэнк повёл меня туда. Он закрыл деверь за собой, но не включил свет; в комнате была непроглядная тьма. Отчим присел на одно колено и посадил меня на другое. Я едва могла видеть его во тьме.
«Кристал», сказал он, «ты веришь в дьявола?»
Я ничего не сказала – я не знала, что говорить. Весь прошлый год я ездила на автобусе с соседскими детьми на служение в местную баптистскую церковь и только начала постигать основы Библии. Я знала, что кто-то построил ковчег, кого-то съел кит, а человек по имени Иисус умер на кресте. Я также верила в Санта Клауса, Пасхального Кролика и Зубную Фею, как большинство невинных детей в моём возрасте. И да, я верила в сатану, хотя ничего не знала о нём. Всё, что я знала – это то, что я не хотела бы встретиться с ним, особенно в этой тёмной комнате.
«Я могу позвать дьявола прийти и разобраться с плохими маленькими девочками», сказал отчим. «Я позову его и он займётся тобой».
Затем внезапно мой отчим взвизгнул: «Приди и возьми её!» и посветил фонариком на заднюю стену.
И там, в свете фонаря, я увидела его.
Его лицо было жутко-красным, и большие острые рога торчали из головы. Его глаза были ещё более ужасного красного оттенка, и всё его выражение источало злобу и жестокость. Наши взгляды встретились и я заорала и спрыгнула с колена отчима. Я пыталась сбежать, но не могла найти дверь. Я заплутала во тьме и, в конце концов, дверь открылась и свет наполнил комнату. Это была моя мама, Конни.
Я кинулась в её руки и крепко обняла. Я помню, как отчим смеялся, а мама отругала его и понесла меня вниз.
Я не могла заснуть в ту ночь и образ того ужасного красного лица всплывал в моём разуме. То, что я увидела тогда, я не рассказывала ни кому, даже маме.
Прошли годы, прежде чем я смогла посетить ту комнату вновь. Мне было десять, когда мать моего отчима послала меня туда за какой-то вещью.
Но тогда я была другой. Я уже не верила во всё, что верят дети. Наверное, я уже ни во что не верила. Моё сердце заколотилось в груди, когда я поднялась по лестнице и приблизилась к этой комнате. Затем я толкнула дверь, вбежала и яростно стала искать нужное, чтобы найдя, тот час же выскочить наружу.
А затем я обратила внимание на место на полу за обовью. Два знакомых глаза опять смотрели на меня.
Это было то самое ярко-красное лицо, которое я запомнила с того раза.
Но это не был дьявол. Это была всего лишь большая и старая картина конкистадора, у которого было красное лицо и шлем с двумя рогами.
Я тех пор я никогда не видела дьявола. Это была всего лишь тупая картина моего отчима, который использовал её, чтобы напугать меня ради собственного развлечения.
Одна из ужасных тайн моего детства была развенчана, но я не почувствовала такого уж большого облегчения в тот момент. Если я что-то то и чувствовала, то это смущение. Возможно, я и не видела дьявола, но по-прежнему боялась его, хотя и не была уверена, что он существует. Я боялась многих вещей как ребёнок – боялась темноты, боялась пустых комнат, боялась всего. Да, я читала свою Библию, также как другие дети, но писания были всего ли словами для меня, а послание Господа о любви и защите не влияли на меня.
Я была научена, что Бог любит меня и что Он спасёт меня, если я поверю в Его благодать и силу, и этот мир не сможет ранить меня.
Но ничто в этой маленькой жизни, что я имела, не убеждало меня, что это правда.
Когда я говорила, что много болтала, я не шутила. Я всегда задавала много вопросов и интересовалась почему и как всё устроено. Как ребёнок, который задаёт слишком много вопросов, моей первой учительнице приходилось придумывать план, как заставить меня молчать. Она нарезала пять полосок бумаги и вручила мне.
«Кристал, когда ты захочешь сказать что-либо, ты должна дать мне одну из полосок», сказала она. «Когда полоски закончатся, ты не можешь больше говорить».
Совсем не говорить? Это было мучением. Поэтому я аккуратно использовала полоски, чтобы они не кончились. Но через пятнадцать минут первые четыре полоски ушли.
Тогда я взяла ножницы и разрезала оставшуюся полоску на пять частей. Я думала, что поступила умно, но не учительница. Она забрала все полоски и сказала, что мне придётся молчать весь день.
Не знаю, почему я была такой болтушкой. Может быть из-за родов. Я родилась преждевременно через кесарево сечение. Мама промучилась в схватках 24 часа и когда монитор показал, что моё сердце останавливается, врачи не могли больше ждать. Я весила 3 килограмма и 100 грамм и мама говорила, что я была совсем крошкой. При этом, она говорит, я была такой миленькой, как крошечная фарфоровая куколка с ярко-рыжими волосами и изумрудно-зелёными глазами. Одна из акушерок так удивилась моему виду, что сказала маме: «Родись эта крошка сто лет назад с этими рыжими волосами и зелёными глазами, то её бы тот час же сожгли».
Моя мама попросила её помолчать и поскорее выпроводила из палаты.
<8>
Любила ли я своих маму и папу? Я уверена, что как и любой ребёнок, я считала их самой прекрасной парой на планете. Моя мама была такой красивой, с длинными светлыми волосами. Она всегда улыбалась всем вокруг. А мой папа, для меня, был самым близким парнем, что я знала. Красота и жизнь для любой комнаты, в которую он входил. Он всегда звал меня Сладкий Медвежонок и я не могу передать вам, насколько чудесно я чувствовала себя, когда он звал меня этим особенным именем.
Я была также покрыта любовью мамы моей мамы, бабушкой Эрни. Она всегда посещала нас в Оклахоме или же мы приезжали к ней в Сан-Антонио, где она жила, и когда мы были вместе, она относилась ко мне как к самой любимой вещи в мире. Мы собирали цветочки в её буйном саду или смотрели на коров, пасущихся неподалёку. Я помню её яркое и цветастое муу-муу, которое она всегда носила и я обожала прятаться в него, скрываясь от всего мира.
<16>
Самым большим воспоминанием от моего раннего детства был развод моих родителей. Мой папа, которому было только двадцать, когда они поженились, был по уши влюблён в мою маму и их свадьба в местной церкви была радостным событием. Пастор приехал из Иллинойса, чтобы провести эту церемонию. Но правда такова, что они поженились слишком молодыми, не осознавая, сколь много им ещё расти. Вскоре проявились трещины.
После службы в ВВС, мой отец стал ди-джеем в местном клубе и постепенно пристрастился к жизни тусовки и выпивки. Он работал шесть ночей в неделю и редко был со мной или мамой. А когда он был, то мои родители дрались.
<1>
То, что я знаю, это когда мои родители разошлись, моя жизнь сильно изменилась. Их развод, в мои три годика, был очень сильным поворотным моментом. Это был момент, как я верю, когда я стала ранимой.
Тогда началась битва за мою душу.
Мама повторно вышла замуж через год. Мой отчим, Хэнк, был автомехаником, выросшим в глуши восточной Оклахомы. Это был тощий и грубоватый мужчина, с всклокоченной тёмно-рыжей бородой и косматыми рыжими волосами. Поначалу я нашла его дружелюбным и весёлым. Он катал меня на своих плечах и называл мешком с картошкой. И ещё, он сделал нас тем, что называется семейным сэндвичем. Двумя кусочками хлеба были мама и Хэнк, а я была холодным куском ветчины посередине. …
Но с Хэнком произошло что-то ужасное, и он стал монстром.
Его прикол с сатаной не был самым худшим, что он делал со мной, когда пришел в семью. Однажды ночью, когда мне было пять лет, он и мама стали драться, сильнее, чем любая драга между ней и моим отцом. Хэнк был пьян или они оба были пьяны, и когда он был зол, то схватил свою винтовку и направился ко мне в спальню.
Я спала в своей маленькой спаленке, с желтыми занавесками, подходящими по цвету к кровати, обнявшись со своей лучшей игрушкой, большим плюшевым мишкой в пижаме, тапочках и колпачке, которого Хэнк подарил мне на моё третье день рождение. Я не слышала раньше шума драки. Мама кинулась с криком к нему, а Хэнк встал в спальне и направил ружьё на мою кроватью.
Затем он нажал на курок.
Звук выстрела заставил маму остановиться. Хэнк вышел, а дымящееся ружьё всё ещё было у него в руках.
«Вот», сказал он, «я прикончил её».
Перевод Сергея Назарова, июнь 2015.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
|
1
