У меня нет пристрастия к огню, но я убежден, что ос­таток времени, которое проживет человечество на земле, бу­дет отмечено либо одним огнем, либо другим. Во времена Ноя Бог судил всю землю потопом, "но" Петр говорит нам:
"А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков". (2 Петра 3:7).

Эли Визель, великий писатель, в своей книге "Ночь" изображает последние сцены фашистского Холокоста в центральной Европе. Хотя сам автор и не является веру­ющим, Господу есть много чему научить нас через его от­кровенное описание тех реальных событий. Сам Визель на­сильно лишен его семьи, убитой немцами во время той де­монической ярости. Они жили в маленьком городе Сигнете в Трансильвании и, поначалу, все на поверхности жизни ка­залось довольно мирным. Все шло своим чередом.

Целые еврейские общины в Польше, Германии, Авст­ рии и других местах уже были уничтожены, но эта маленькая деревушка, которая, как казалось, была расположена в безо­пасном месте высоко в горах, еще не была затронута нациста­ми. Люди заверяли друг друга, что все нормализуется и нико-гда не дойдет до того, чтобы с ними случилось что-то ужас­ное. Евреи являются закоренелыми оптимистами; у нас есть вера во что угодно, кроме Бога и Его Мессии Иисуса.
Будучи юношей, автор книги изучал и практиковал Ка­ббалу, древнюю еврейскую мистическую систему, учения ко­торой часто противоположны Божьим заповедям в Писании. Однажды все иностранные евреи были высланы из Сигнета; среди них был эксцентричный наставник Визеля по имени Моше, учивший его тем запрещенным искусствам. Он ока­зался в плену у гестапо, и в лесах Галиции, в Польше, он стал свидетелем беспредельного беззакония угнетателей. Из-за ранения в ногу его оставили как мертвого, и ему чудом удалось убежать и вернуться в Сигнет.
Он рассказывал каждому то, что сам видел. Он был уже другим человеком. Он больше не делился весело своими кабаллистическими концепциями о Боге со своими старыми друзьями, которые раньше так внимательно его слушали, он больше не мог петь. Его глаза открылись на тайну беззако­ния, и он мог лишь предупреждать всех остальных о надви­гающейся гибели.
Но люди отказались не только верить его историям, но даже слушать их.

"Он просто пытается вызвать к себе чувство жалости. Ну и воображение же у него!" — говорили они. Или даже: "Несчастный человек. Он сошел с ума".
Что же касается Моше, он плакал.
Молодой парень жалел его, и задал этому изгнаннику вопрос, которого может ожидать любой верующий:
"Почему ты так заботишься о том, чтобы люди пове­рили твоим словам? На твоем месте я не заботился бы о том, поверят мне или нет...".
Моше закрыл глаза, как будто хотел убежать от времени.
"Ты не понимаешь," — сказал он в отчаянии.
"Ты не понимаешь. Я чудом остался жив. Мне удалось добраться до этого поселка. Откуда у меня взялись для этого силы? Я хотел вернуться в Сигет и рассказать вам историю своей смерти, чтобы вы могли приготовить себя, пока у вас есть еще время. Жить? Я больше не придаю никакой важно­сти своей жизни. Я один. Нет, я только хотел вернуться ипредупредить вас. Но смотри что получается, никто не слу­шает меня...".
Признаки продвижения немецкой армии становились все ощутимее, но никто не признавался себе в этой реаль­ности. Звучало множество блестящих успокоительных фраз: "Немцы не доберутся до нашего поселка. Они останутся в Будапеште. Для этого есть стратегические и политические при­чины...". Но вскоре на улицах этой деревушки появились не­мецкие военные машины. Вид солдат в стальных касках с эм­блемой в форме черепа вызвал у жителей огромное смятение, но прошло немного времени, и их оптимизм вновь ожил.
"Фашисты уже были в деревне, они уже были у власти, приговор евреям уже был провозглашен, однако евреи Сигне­та продолжали улыбаться." (цитата из книги Визеля, стр. 19)

Есть реалистичный оптимизм, исходящий из личного зна­ния милосердного действия любящего Бога, и особенно во вре­мена великих испытаний. Однако оптимизм, присутствующий у евреев Сигнета происходил из-за их отказа признать ужас­ную опасность, нависшую над ними как в физическом, так и в духовном отношении. Традиция, Каббала и все положительное мышление мира не может занять место Того, Кто единствен­ный, Кто может примирить отчужденных с их Творцом.
Каждый еврей Сигнета был помечен желтой шестиу­гольной звездой и приведен в гетто. Затем, в одну ночь было произнесено ужасное слово: депортация. Каждый человек до­лжен был собраться на улице утром, имея при себе лишь вещь-мешок с личными принадлежностями. Все остальное было приказано оставить. Всевозможные унаследованные фа­мильные вещи, ценности и украшения были торопливо за­копаны в землю, чтобы потом их можно было отыскать, и многие старинные владения были просто оставлены на ули­це. Внезапно они потеряли всякую ценность.
Под ударами дубинок венгерской полиции эта несчас­тная группа людей была отведена в гетто меньшего размера. Над пропастью глубокого горя и страха продолжали звучать оптимистические возгласы.
И вот что видел Визель:
"Эти оптимистические речи, в которые никто не ве­рил, помогали убить время. Несколько дней, которые мы прожили здесь, прошли довольно спокойно. Люди были лучше расположены друг к другу. Больше не возникали вопро-
сы, связанные с богатством, социальным различием и важ­ностью, были только люди, приговоренные к одинаковому року — пока что неизвестному нам".В субботу эта утомленная группа людей шла на желез­нодорожную станцию. Дети крепко прижимались к уставшим ногам своих родителей. На станции их ожидал состав
из вагонов, в которых обычно перевозят животных и, подобно животным, их затолкали, по восемьдесят человек в каж­дый вагон. За закрытыми дверями вагонов практически не было ни воздуха, ни воды, ни пищи, жара была невыноси­мой. Тела людей были прижаты друг к другу, в вагонах было настолько тесно, что никто из людей не мог даже упасть на пол. Поезд качаясь шел через различную местность, и в те­чение трех дней эти люди пытались глотать воздух в кромешной тьме вагонов.
Автор пишет: '

"Не обращая внимания ни на какие социальные ограничения, люди открыто отдались инстинкту; воспользовавшись темнотой, они начали спариваться, не заботясь ни о ком другом, как будто они были одни на целом свете. Остальные притворялись, что ничего не замечают.
Картина этого конкретного исторического события яв­ляется наиболее точным духовным описанием текущего состояния человечества, которое мне когда-либо доводилось видеть. Весь мир закрыт в темных коровьих вагонах, и занимает­ся безумным неудержимым блудодейством, мчась по рельсам к своей собственной погибели, будучи полностью слепым к тому' факту, что он идет к погибели из-за своего отказа видеть.
В этом вагоне для животных была пятидесятилетняя женщина по имени мадам Шактер. Непроизвольно она упа­ла на маленькое решетчатое окно и вдруг среди монотонно­го стука колес раздался ее пронзительный жуткий крик: "Огонь! Я вижу огонь! Я вижу огонь!" Никто не хотел слы­шать эти слова. Ей закрывали рот и били в тишине, но каж­дый раз, она вновь оживала и кричала: "Смотрите, огонь! Повсюду пламя, пламя!" Мужчины выглядывали через око­шко, но ничего не видели кроме темноты. Эта мучавшаяся женщина погружалась в состояние, напоминавшее кому, ивсе остальные пытались заснуть, когда вдруг, вновь: "Огонь! Печь! Посмотрите туда!" И вновь они смотрели в окошко, но ничего не видели кроме ночной темноты.
В то время, как этот поезд въезжал в Аушвиц, мадам Шактер тихо сидела в углу. Все остальные решили, что она безнадежно сошла с ума. Вдруг, те, кто смотрели через око­шко, в ужасе закричали: "Евреи, смотрите! Посмотрите че­рез окно! Пламя! Смотрите!"
Из высокой башни исходили языки пламени, и черное ночное небо пропиталось ужасным запахом горящей плоти.
Мое сердце сильно сопереживало Визелю после того, как я прочел эту мощную книгу. До сего дня меня не оставля­ют ее живые образы, и я делился ими со многими собраниями людей. Зимой 1975 года я посетил презентацию, которую ав­тор дал в синагоге в Нью Джерси; это было событие, которое я так сильно ждал в течение нескольких месяцев.
Я получил огромное впечатление. Он был очарователь­ным, красноречивым, простым и образованным; говоря вкрат­це, он был самым прекрасным выражением того, что еврейс­кая жизнь и культура может гуманистически произвести в чело­веке. Сидя за столом на сцене, он не произносил какой-либо формальной запланированной лекции, но на протяжении все­го вечера он отвечал на вопросы с находчивостью и обаянием, которые были целым пиром как для ума, так и для духа.
В своей речи, он упоминал о своей любви к Писанию, которое он читает ежедневно. Он добавил, что несколько раз в неделю он также ходит на занятия по изучению Талму­да к одному ортодоксальному раввину. Господь не дал мне возможности задать ему вопрос публично, но в конце собра­ния я все же подошел к нему и спросил: "В какой степени ваше изучение Писаний дало вам понимание причины Хо-локоста, с которым вы напрямую связаны как ведущий ев­рейский литературный персонаж? Особенно я имею в виду суд, о котором Бог говорит в последних главах книг Левит и Второзаконие ".Он вкратце ответил: "Я не связываю холокост с судом Божьим".
Услышав этот ответ, во мгновении ока, я увидел в нем откровение полного провала гуманизма в его лучшем прояв­лении справиться с самой большой трагедией нашего века (аследовательно и со всеми трагедиями, касающимися человеческой жизни). Поэтому подход этого автора к Холокосту 2-й мировой войны, описанному в прекрасной литературной форме, делается еще более сентиментальным и уродливым.Визель не показал хоть сколько-нибудь больше способности определить истинное и полное значение этого уничтожения евреев, чем любой другой человек, бравшийся за это дело до него. Я увидел трагедию моего народа, воплощенную в этом человеке; его открытость и честность как повествователя-очевидца не дали ему способность получить полное откровение Божьего суда и, следовательно, Самого Бога таким,каким Он в действительности является! В свете того факта,что мы отказываемся смотреть на Бога во всей Его полноте
наша самая великая литература становится эксплуатацией наших страданий и "вся наша праведность как запачканная
одежда" (Исайя 64:).

Подобно самому Визелю, Моше и мадам Шактер были пассажирами, которым было дано ужасное откровение зла, но которые не знали Христа и Его победы над злом. Их по­слание было истинным, но оно было невыносимо неполным и незавершенным. Не было никакого реального основания для надежды. В буквальном смысле, их жуткие пророчеств» о неминуемой гибели были противоположностью огромной части современных евангелизаций. Мы проповедуем деше­вое спасение, полное чудесных наград, но мы не полностью правдивы, когда упускаем реальность ада, горящего неугаси­мым огнем, реальность вечного горения души.
Нас предупреждали такие люди как Чарльз Финей, что если мы лишимся истинного понимания ада, Божьего суда, церковь станет безнадежно немощной в своем свидетельстве этому миру. Если народ Божий относится к этим реальнос­тям как к обыкновенным "доктринам" и сам не имеет благо­говейного ощущения того огромного огня, который сойдет на землю и вечного горения и мучения человеческой души, тогда люди коллективно становятся бесплодной, бескровной тусклой церковью — позором на поверхности земли. Пропо­ведование чего-либо меньшего, чем полная истина Бога, не может дать жизни.Говорить о грядущем вскоре Божьем суде не является чем-то вежливым. Насколько это является оскорбительным и безыскусственным.

Будучи самоуверенным атеистом, я смело смеялся над плакатами, на которых было написано: "Покайтесь! Ибо день Господа при дверях!" После моего обращения, все поменя­лось местами. То, над чем я раньше смеялся с таким презре­нием, я принимаю сейчас очень близко к сердцу, и то, что я раньше считал таким глубоким и весомым, кажется мне сей­час старыми бабьими баснями.

Меня уже тошнит от всех наших разговоров о "приня­тии" Иисуса.
"Эй, почему бы тебе не принять Иисуса? По­чему бы не быть вежливым и не оказать Ему этой неболь­шой услуге? Польза от этого очень велика. У тебя будет хо­роший приятель. Он найдет для тебя подругу и поможет тебе в бизнесе. Почему же тебе не принять Его сейчас? Он же так долго ждал тебя со шляпой в руке".
Из-за того, что мы иск­лючили огонь из наших проповедей, мы обессилили благо­дать, о которой мы так легко говорим. Жизни людей не из­менились. Многие "спасены", но очень немногие "обраще­ны" от своего эгоцентрического существования!
«И сказал им Илия: схватите пророков Павловых, чтобы ни один из них не укрылся. И схватили их. И отвел их Илия к потоку Киссону, и заколол их там ".
(3-я Царств 18:40).

Невидимый огонь, произведший очищение в сердце Илии дал ему способность призвать огонь на землю с небес. Не может оставаться никаких сомнений о связи между этим пожирающим пламенем и Всемогущим Богом. Сердце наро­да действительно было обращено к Господу. Однако проро­ки Ваала не пали на лица перед славою Божьей, но продол­жали стоять в своем упрямом упорстве. Небесный огонь, дей­ствовавший как спасение по благодати в сердцах покаявши­хся Изралитян, был в то же самое время окончательным про­бным камнем суда тех, кто утвердился в своем беззаконии.
Когда такие люди как Финей выходили на исполнение своего небесного задания, целые города спасались и повора­чивали в противоположную сторону. Люди хватались за колонны церковного здания из стра­ха, что упадут сквозь пол прямо в преисподнюю, и ощущали как языки адского огня лизали их ноги, когда в силе Святого Духа проповедовались намерения Божий. В свете этого веч­ного горения, огромная необходимость в Божьем милосердном прощении становилась очевидной. В сердцах людей горел один всегда актуальный вопрос:
"Как мы избежим, вознерадевши о толиком спасении?"(Евреям 2:3).

Люди корчились и падали со своих мест, и Финей не спешил подымать их, утешать и отсылать домой с нежными словами. Он позволял им корчиться от боли там, и их уноси­ли с собрания в таком состоянии, в котором они продолжа­ли оставаться днями, пока не пробивались к Богу и не вку­шали благость, ведущую к покаянию. Те люди понимали безграничную благость Его спасения, получали богатства Его совершенной любви, и обращались к неизреченной святос­ти Его путей.
Насколько отличается от этого картина нашего обычного положения в современном христианстве! Некоторые евангельские "отчаянные" проповедники прилетают из другого города, их встречают в аэропорту, и мигом везут в гостини­цу. Там им дают время, достаточное лишь для того, чтобы умыть свое лицо, а затем сразу же выводят на сцену в цер­кви. Он пожимает руку служителя, его представляют в тече­нии пяти минут, он делает свое дело, получает за это деньги, едет домой — а мы надеемся на то, что некоторые люди могли "принять" Иисуса.
Мы призваны, не в меньшей мере чем Илия, к тому, чтобы во всем быть покорными Духу Господнему, дабы сер­дца людей были обращены к Божьему святому пути. Подобно ему, мы не можем упускать из нашей проповеди огонь, ибо идти на компромисс с Божьей истиной во всей ее пол­ноте значит сделать подделку под Божью любовь.

Любовь не избегает своего долга предупреждать погибающий мир обо всем, что Бог ясно утвердил в Своем Слове. Полуистины Моше и мадам Шактер не имели силы обра­тить душу, то же самое касается и того подслащенного това­ра, который продается современной религией. Достаточной будет только полная истина:
"Ибо вот, придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Гос­подь Саваоф, так что не останется у них ни кор­ня, ни ветвей.
А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взой­дет Солнце правды и исцеление в лучах Его, и вы выйдете и взыграете, как тельцы упитанные; И будете попирать нечестивых , ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день, кото­рый Я соделаю, говорит Господь Саваоф. Помните закон Моисея, раба Моего, который Я заповедал ему на Хориве для всего Израиля, равно как и правила и уставы.
Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступле­ ниям дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца де­тей к отцам их, чтобы Я пришед не поразил земли проклятием". (Малахия 4:1-6).