Знаешь ли ты знаешь, что я благодарен тебе за то, что ты желаешь быть со Мной? Я хочу, чтобы ты знал, как Я благодарен тебе, когда ты останавливаешься, чтобы улыбнуться и утешить ребенка, который заблудился. Я признателен тебе за те часы, которые ты посвящаешь тому, чтобы больше узнать обо Мне. Я благодарен тебе за слова поддержки, которыми ты поделился со своим разочарованным пастором, за твое посещение лежачего больного, за твои слезы об умственно отсталом. То, что ты сделал для них — ты сделал для Меня. Но Мне становится так грустно, когда ты не веришь, что Я полностью простил тебя, или когда ты неловко себя чувствуешь, приближаясь ко Мне".

Молитва — это еще одна сфера, в которой происходит борьба у многих людей, потому что они не понимают, что в свободе Духа существует столько же способов молитвы, сколько существует отдельных верующих. Важным правилом молитвы остается изречение Дона Чепмена: «Молись так, как можешь; не молись так, как не можешь».

Представьте, что вы подарили на день рождения трехлетнему ребенку книжку-раскраску и коробку карандашей. На следующий день он с сияющей улыбкой показывает вам свои картинки. Он раскрасил солнце черным цветом, траву  фиолетовым, а небо зеленым. В правом нижнем углу он добавил кривые расплывчатые полоски и кольца, в левом углу нарисовал какие-то цветные закорючки. Вы с удивлением смотрите на его смелые мазки и интуитивно понимаете, что его душа протестует против своей собственной космической незначительности перед лицом этого огромного, уродливого мира. Позже вы показываете первые художественные достижения вашего ребенка другим сотрудникам в офисе и говорите, что они удивительно напоминают ранние работы Ван Гога.

Маленький ребенок не может нарисовать плохой рисунок, как и дитя Божье не может возносить плохую молитву. «Отец радуется, когда его малышка оставляет свои игрушки и друзей, и бежит к нему, в его объятия. Когда отец прижимает к себе свою кроху, ему безразлично, смотрит ли она по по сторонам, переводя свой взгляд с одной вещи на другую, или же затихает и засыпает у него на руках. Ведь по существу ребенок выбирает быть со своим отцом, уверенный в его любви, заботе и защите, которые он имеет, находясь на его руках. Наша молитва во многом похожа на это. Мы успокаиваемся в объятиях нашего Отца, в Его любящих руках. Наш разум, мысли и воображение могут перескакивать с одного на другое, мы даже можем заснуть, но по существу мы выбираем провести это время с Отцом, доверяясь Ему, принимая Его любовь и заботу и позволяя Ему радоваться нам, как Ему угодно. Это очень простая молитва. Это очень детская молитва. Это молитва, которая открывает перед нами все удовольствия Царства».

Нежность Иисуса никоим образом не определяется тем, как мы молимся или что мы делаем. Для того, чтобы сделать нас сострадательными к другим, Иисус призывает нас принять Его сострадание в нашу собственную жизнь и стать нежными, заботливыми, сострадательными и прощающими по отношению к себе в наших ошибках и промахах.

Сострадание к другим - не простая благодетель, потому что оно избегает поспешных суждений: прав человек или неправ, хороший он или плохой, герой он или злодей. Оно ищет правду во всей ее сложности. Истинное сострадание означает, что, сопереживая неудавшимся планам и несчастной любви другого человека, мы посылаем ему сигнал: «Да, оборванец, я понимаю. Я тоже это испытал».

Рассказывают историю о молодой и динамичной предпринимательнице, у которой появились признаки стресса и напряжения. Доктор прописал ей успокаивающее и попросил ее прийти к нему через пару недель.

Когда она пришла к нему снова, он спросил, почувствовала ли она в себе какие-нибудь изменения. Она ответила: «Нет, не почувствовала. Но я заметила, что другие люди выглядят гораздо более спокойными».

Обычно мы видим других людей не такими, какие они есть, а такими, как мы сами.

Человек, в действительности, является тем, что он видит. А зрение зависит от наших глаз. Иисус использовал метафору с глазами чаще, чем с нашим разумом или волей. Старая пословица о том, что «глаза — это зеркало души», содержит глубокую истину. Наши глаза показывают, большое ли у нас сердце или нет, доброжелательное ли оно или склонное к критике, сострадательное ли оно или склонное к осуждению. Так, как мы видим других людей, — так мы обычно смотрим и на себя. Если мы примирились со своей испорченной человечностью и приняли свой образ оборванца, мы можем с терпением относиться к тем вещам в других людях, которые мы прежде считали неприемлемыми в себе.

Однажды вечером к нам домой зашел молодой человек, чтобы пригласить нашу дочь Симону на свидание. Он показался мне погруженным в себя. Пока он ждал Симону, которая прихорашивалась в своей комнате, он ходил по прихожей с важным видом, позировал, невнятно пробормотал несколько односложных бессодержательных фраз, искоса посмотрел на себя в зеркало, несколько раз зевнул и пытался произвести впечатление безразличного человека. Я задался вопросом: кто же этот молодой турок?

Действительно ли он является самовлюбленным воплощением самодовольного чувства удовлетворения или трогательное воплощение изолированности и одиночества молодых людей, которые были лишены доступа к своим собственным духовным глубинам? Не скрывалось ли за маской напускных поз и мелкого тщеславия глубокое желание искупления?

Наше суждение зависит от того, что мы видим, как глубоко мы смотрим на другого человека, насколько честно мы оцениваем себя, насколько мы готовы узнать историю жизни человека, скрывающуюся за его испуганным выражением лица.

Мягкость Иисуса по отношению к грешникам вытекала из Его способности читать то, что было в их сердцах. За самыми сердитыми позами людей и большинством самых странных защитных механизмов, за их высокомерием и напыщенностью, за их молчанием, насмешками и скрытыми мотивами, Иисус видел маленьких детей, которых недостаточно любили и которые перестали расти, потому что кто-то перестал в них верить. Из-за Своей экстраординарной чувствительности Иисус говорил о верных Ему, как о детях, независимо от того, какими они были высокими, богатыми, умными и успешными.

«Уверенный в своем спасении уникальной благодатью нашего Господа Иисуса Христа...» - это сердцебиение Евангелия, радостное освобождение от страха перед конечным результатом, призыв к принятию самого себя и свобода для того, чтобы быть сострадательными к другим.

Несомненно, мы имеем здесь дело не с банальным вопросом. Сострадательная любовь - ось христианской нравственной революции и единственный признак, по которому узнают истинного ученика, как сказал Иисус. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, [так] и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Иоанн 13:34-35). На этой новой заповеди строится новый завет в крови Иисуса. Это понятие о братской любви является настолько центральным, что Павел называет его исполнением всего закона и пророков (Римлянам 13:8-10).

Преувеличение и гиперболизация не представляют здесь собой опасности. Опасность скрывается в наших завуалированных попытках объяснить нашу сдержанность в этом отношении. Подставление другой щеки, прохождение лишней мили, непротивление злу насилием и прощение до седмижды семидесяти раз — это не прихоти Сына Человеческого. «Единственное, что решает все, – это вера, которая действует через любовь» (Галатам 5:6, перевод Слово Жизни).

Джон Маккензи писал: «Благоразумие требует сдержанности в любви, как и во всем остальном, но вера разрушает сдержанность. Вера терпит сдержанную любовь к собрату не больше, чем она терпит сдержанную любовь между Богом и человеком».

Сострадание к самому себе закладывает основу нашего сострадания к другим. Когда мы принимаем и применяем к себе сострадание Христа («трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» [Матфей 12:20]), происходит прорыв в нашей жизни и мы начинаем относиться к другим людям с состраданием. В безвыходных ситуациях путь сострадания приносит исцеление нам самим, а сострадание к самим себе приносит исцеление другим людям. Единение с оборванцами освобождает того, кто принимает сострадание и освобождает того, кто его проявляет, осознавая, что «я мог бы быть на его месте».

Конечно же, жесткая любовь и дисциплина имеют свое место в христианской семье. Если детей не учить разнице между добром и злом, они запросто станут невротичными. Однако, действительно эффективной и результативной может быть только та дисциплина, которой учат в любви. Дисциплина, которую прививают в гневе и раздражении — приносит разделение в семье и приводит к обратному результату в церкви. Предъявление ультиматума подростку, принимающему наркотики: «Лечись или уходи» - это любящий, и возможно спасительный ответ на возникшую ситуацию, если только проводится четкое различие между поступком и оступившимся. Уильям Шекспир очень мудро заметил: «Чтоб добрым быть, я должен быть жестоким».

Общество Анонимных Алкоголиков было основано 10 июня 1935 года Билом Уилсоном и доктором Бобом в городе Акрон, штат Огайо. На ранних этапах возник оживленный спор о том, кто мог стать членом этого общества. Можно ли не допускать некоторых людей по каким-то причинам, как это делают некоторые загородные клубы? Кого можно принимать, а кого нет? Кто будет решать, достоин ли какой-то алкоголик стать членом этого общества, или нет? Некоторые члены хотели открыть членство только для тех, кто обладал моральной ответственностью. Другие настаивали на том, что единственным условием для принятия было признание: «Я думаю, что я алкоголик. Я хочу перестать пить».

Согласно программе Двенадцать шагов и Двенадцать традиций, автор которой естественно остался анонимным, этот спор разрешился самым необычным образом. Деятельность этого общества отметила двухлетний юбилей. В то время еще не было заметно каких-либо значительных результатов, крове двух безымянных групп алкоголиков, которые боролись с пагубным пристрастием и старались продолжать идти к свету.

В одной из этих групп появился новый человек. Он постучал в дверь и попросил разрешения войти. Он откровенно поговорил с самым старым членом сообщества и быстро понял, что он представлял собой безнадежный случай. Но больше всего на свете он хотел исцелиться. «Я должен сказать вам, что я жертва еще одной зависимости, последствия которой еще хуже, чем от алкоголизма. Возможно, вы не захотите, чтобы я был посреди вас. Позволите ли вы мне присоединиться к вашей группе?»

И перед членами общества встала дилемма. Что же они должны были сделать? Самый старый член сообщества призвал двух других и выложил им все факты в конфиденциальной обстановке. «Что мы будем с ним делать? Если мы не примем этого человека, то он скоро умрет. Если мы разрешим ему приходить, один только Бог знает, какие неприятности он навлечет на нашу голову. Каким будет ваш ответ: да или нет?»

Сначала старейшины смотрели только на негативные стороны. «Мы помогаем только алкоголикам» - сказали они. «Мы должны пожертвовать этим человеком ради блага всех остальных». Дискуссия продолжалась, в то время как жизнь этого человека повисла на волоске.

Затем один из них начал говорить совершенно в другом тоне. «Чего мы действительно боимся — так это потерять нашу репутацию» - сказал он. «Мы гораздо больше боимся того, что о нас скажут люди, чем тех неприятностей, которые нам может доставить этот алкоголик. Пока мы говорили в моем разуме постоянно крутились четыре коротких слова. Они постоянно сверлят мой разум: «Что бы сделал Учитель?».

Больше не было сказано ни слова.

Давайте на мгновение вернемся к книге «Братья Карамазовы», которая бросает огромное обвинение Католической церкви. Она бесчисленное количество раз грешила против свободы детей Божьих, но, как пишет Кюнг, «если быть честным, это обвинение выдвигается не только против Католической церкви. Разве еретиков и ведьм не сжигали и в церквях Кальвина и Лютера? И разве там не жестоко расправлялись с оппонентами, вместо того, чтобы переубеждать их с любовью? Разве то, в чем обвиняют Католическую церковь, а именно, в отсутствии свободы, деспотизме, авторитаризме и тоталитаризме, не существует в других христианских конфессиях, будучи искусно завуалировано в других формах и образах, и встречается чаще в маленьких сектах, нежели в больших церквях?»

Но ни одно из этого не является решающим. Решающее значение имеет свобода Евангелия Иисуса Христа. Основание и источник нашей свободы находится не в нас самих, по природе своей являющихся рабами греха, но в свободе Его благодати, освобождающей нас во Христе Духом Святым. Мы свободны от рабства греху. Каким образом? Спасительной благодатью живого Бога!

Великий Инквизитор, пожилой человек с морщинистым лицом и впавшими глазами, завершил свое гневное обвинение против наивности и идеализма Иисуса. «Когда инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо смотря ему прямо в глаза, и видимо не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему: Ступай...» 

И этот поцелуй горел в сердце старика.