Духовное будущее оборванцев состоит не в отрицании того, что мы - грешники, а в принятии этой истины и радости от невероятно сильного Божьего желания спасти нас, несмотря ни на что. К.С. Льюис написал: " Вполне возможно, что спасение состоит не в уничтожении этих вечных мгновений, но в совершенстве смирения, вечно несущего свой стыд, радующегося поводу проявиться, которое он предоставил Божественному состраданию и тому, что он навеки стал известен всей вселенной. Возможно, что в это вечное мгновение Святой Петр - он простит меня, если я неправ, - вечно отрекается от своего Учителя. Если это так, то поистине верно, что радости Царствия Небесного для большинства из нас, в нашем нынешнем состоянии, требуют определенного привыкания, и некоторые образы жизни делают такое привыкание невозможным. Возможно, что погибшие - это те, кто не смеет пойти в столь публичное место."

С библейской точки зрения нет ничего более отвратительного, чем самоправедный ученик. Он настолько раздут от тщеславия, что одно его присутствие становится невыносимым. Однако, возникает острый вопрос. Не получилось ли так, что я настолько изолировал себя в укрепленном городе своих убеждений, что я не вижу, что уже ничем не отличаюсь от самоправедных людей? 

Я вспоминаю один случай из своего прошлого: 

Одна смиренная женщина хотела встретиться со мной, потому что прослышала о моей доброй репутации духовного наставника. Она обратилась ко мне просто и непосредственно: 

"Пожалуйста, научите меня молиться."

Я попросил ее рассказать мне о своей молитвенной жизни. 

Она опустила глаза и сокрушенно ответила: "Мне не о чем особенно рассказывать. Я молюсь перед едой".

В своей надменности я ответил ей: "Надо же! Вы молитесь перед едой! Как это мило! Я молюсь, когда просыпаюсь и когда ложусь спать. Молюсь перед тем, как начать читать газету и смотреть телевизор. Я молюсь перед дорогой и размышлением над Писанием, перед тем как иду в театр и оперу. Я молюсь перед тем, как бегу трусцой, плаваю, езжу на велосипеде, обедаю, читаю лекции и пишу книги. Я даже молюсь перед тем, как я молюсь".

Тем вечером я был так доволен собой. И когда я начал молиться, я услышал, как Он прошептал мне: "Неблагодарный ты болван! Даже желание молиться — это само по себе Мой дар".

Есть древняя христианская легенда, которая гласит: "Когда Божий Сын был пригвожден ко кресту и испустил Свой дух, Он сразу же отправился со креста в ад и свободил оттуда всех грешников, который находились там в мучении. И дьявол плакал и носил траур, поскольку он думал, что больше не получит грешников для ада.

Тогда Бог сказал ему: "Не плачь, Я отправлю к тебе всех тех святош, которые стали самодовольными и гордятся своими добродетелями, осуждая грешников. И ад снова будет заполнен еще на долгие годы, пока Я не приду снова".

Когда же мы наконец поймем, что не можем впечатлить Бога своими достижениями?

Когда же мы наконец признаем, что нам не нужно и что мы не можем купить Божье расположение? 

Когда же мы признаем, что у нас не все в порядке, и с радостью примем дар благодати? Когда же мы наконец уразумеем потрясающую истину, о которой писал Павел: "человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа" (Галатам 2:16)?

Настоящая вера побуждает нас относиться к другим с безоговорочной серьезностью и с любовью почитать тайну человеческой личности. Настоящее христианство должно вести к зрелости, индивидуальности и реальности. Оно должно формировать целостных мужчин и женщин, которые проживают эту жизнь в любви и общении друг с другом. 

Ложная религия производит противоположный эффект. Всякий раз, когда религия показывает презрение или игнорирует права людей, даже под самыми благородными предлогами, она уводит нас от реальности и Бога. Мы даже можем сделать из религии способ убежать от религии. 

Евангелие от Иоанна показывает, как религиозные лидеры Израиля были обеспокоены служением Иисуса. 

"Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом. Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб" (Иоанн 11:47-50).

С Каиафой произошла ужасная вещь. Религия покинула сферу уважения к человеку. Для Каиафы святость приобрела форму учреждений, структур и абстракций. Он предан своему народу, поэтому отдельные люди и плоти и крови не представляют никакой ценности. Каиафа предан народу. Но народ не истекает кровью, как Иисус. Каиафа предан Храму — безличным кирпичам и известке. Каиафа и сам стал безличным. Он уже больше не человеческое существо, а робот, такой же неподвижный и жесткий, как его неменяющийся мир. 

Выбор, о котором мы читаем в Евангелии, происходит не между Иисусом и Вараввой. Никто не хочет выставить себя непосредственным убийцей. Выбор, который нужно делать очень осторожно — между Иисусом и Каиафой. Потому что Каиафа может одурачить нас. Ведь он - очень "религиозный" человек.

Дух Каиафы продолжать жить в каждом веке религиозных бюрократов, которые уверенно осуждают хороших людей, преступивших плохие религиозные законы. Конечно же, это всегда происходит ради блага других: ради блага храма, ради блага церкви. Как много искренних людей были исключены из христианского сообщества посредниками религиозной власти, которые так же мертвы духом, как и Каиафа! 

Умерщвляющий дух лицемерия продолжать жить в высокопоставленных духовных лицах политиках, которые хотят хорошо выглядеть перед другими, не будучи хорошими. Он продолжает жить в людях, которые предпочитать лучше отдавать контроль над своими душами правилам, чем рисковать, живя в единении с Иисусом. 

Юджин Кеннеди пишет: "Дьявол обитает не в том, чтобы освобождать человеческую душу, а в побуждении контролировать. Человек не может жить в эти последние годы уходящего двадцатого столетия и не осознавать, как сгустились силы тьмы … Мы стоим перед темным лесом, через который трусливые религиозные и политические лидеры хотят заставить нас пройти единым строем по их узкой дорожке праведности. Они хотят запугать нас, заставить нас бояться, чтобы мы снова отдали им свои души. Иисус рассматривал эти темные силы, как развратителей истинной природы религии в Его время. И они не стали лучше спустя все эти столетия". 

Самая настоящая проверка нашей веры состоит в том, как мы относимся друг к другу. То, как я день за днем отношусь к брату или сестре, как я реагирую на измученного грехом пьяницу на улице, как я отвечаю на просьбы людей, которые мне не нравятся, как я общаюсь с обычными людьми в их обычной неразберихе в обычный день — лучше показывает мое почтение к жизни, чем наклейка против абортов на бампере моего автомобиля. 

Мы заявляем свою активную позицию в защиту жизни не тем, что мы пытаемся удержать на расстоянии смерть. Мы занимаем позицию в защиту жизни в той степени, в которой мы являемся людьми для других. В той степени, в которой никакой человек не является для нас чужим. В той степени, в которой мы можем с любовью прикоснуться к руке ближнего. В той степени, в которой для нас не существует "других".

На сегодняшний день опасность позиции в защиту жизни, которую я активно поддерживаю, заключается в том, что она может быть ужасающе избирательной. Права нерожденных и достоинство престарелых — это части одного целого. Мы плачем над несправедливым уничтожением нерожденных. Но плакали ли мы, когда в вечерних новостях показали сюжет о том, как семья чернокожих была расстреляна в белом районе? 

Однажды утром я испытал ужасающий час. Я попытался вспомнить, сколько раз я плакал о немце или японце, северо-корейце или северо-вьетнамце, сандинисте или кубинце в период с 1941 по 1988 год. Я не мог припомнить ни одного раза. Тогда я заплакал. Но уже не о них, а о себе. 

Когда мы восхваляем жизнь и проклинаем подпольных акушеров, наша убедительность, как христиан, ставится под сомнение. С одной стороны мы провозглашаем любовь и мучение, боль и радость, которые сопутствуют воспитанию одного ребенка. Мы провозглашаем, как драгоценна для Бога каждая жизнь, и что мы тоже должны ценить ее. С другой стороны, мы не плачем, когда наш враг вопит в небеса, объятый огнем. Нам не становится стыдно от этого. Мы призываем на него еще большую кару. 

Евреи помнят мрачное Средневековье: каждое гетто было создано христианами; каждое принудительное крещение, каждое богослужение Страстной пятницы, каждый портрет Шейлока (Шейлок - один из главных персонажей пьесы У. Шекспира "Венецианский купец", еврей-ростовщик), потребовавшего в залог кусок плоти, каждая лагерная роба или нашивка со звездой Давида, каждая смерть для успокоения совести, каждый поворот спиной и пожимание плечами, каждая насмешка, удар или проклятие. 

Учитывая всю их трагическую историю, неудивительно, что евреев не впечатляет наша позиция против абортов и наши аргументы в пользу того, что жизнь священна. Потому что они все еще слышат крики "христоубийцы", обращенные в свой адрес. Оставшиеся в живых пленники Освенцима и Дахау все еще чувствуют удары плетей на своих спинах. У них все еще стоят перед глазами куски человеческого мыла, они все еще испытывают голод, они все еще чувствуют запах газа. История Иудаизма - это история заботы: они не уверены, что мы заботимся о них. 

Позиция в защиту жизни — это бесшовное одеяние почтения к нерожденным и престарелым, к врагам, евреям и качеству жизни всех людей. Иначе это - искусственные драгоценности и хот-доги из опилок.

Мы получаем облегчение от строгой честности с самими собой. Интересно, что всякий раз, когда евангелисты Марк, Лука или Иоанн упоминают апостолов, они называют автора первого Евангелия Левием или Матфеем. Но сам Матфей называет себя в своем Евангелии "грешником Матфеем", не желая забывать, кем он был и желая всегда помнить о том, как низко склонился Иисус, чтобы поднять его. 

Мы — такие же грешники, как Матфей. 

Честность просто спрашивает, открыты ли мы, желаем ли мы и можем ли признать эту правду. Честность сводит притворство на нет посредством искреннего признания нашей хрупкой человечности. Это всегда неприятно, всегда болезненно, и вот почему у меня это не очень хорошо получается. Но искренность перед Богом и друг другом всегда приносит особенную награду. Это награда, которую всегда приносит чувство реальности. Я знаю нечто очень драгоценное. Я нахожусь в контакте с таким собой, какой я есть. И моя склонность изображать из себя псевдо-мессию терпит полнейшее поражение.

Я отворачиваюсь от Бога, общества и себя в той степени, в которой я отрицаю то, что я оборванец. Я становлюсь человеком, одержимым иллюзией, человеком поддельной власти и трусливой слабости, неспособным думать, действовать и любить.

Христианский психиатр Джеральд Мей, живущий в Вашингтоне округ Колумбия, пишет: "Честность перед Богом требует самого большого риска веры, на который мы можем пойти: риск того, что Бог благ, что Он действительно любит нас безоговорочно. Именно идя на этот риск, мы заново обретаем для себя свое достоинство. Донести эту истину о самих себе, таких, какие мы есть, до Бога, такого как Он есть, - это самая достойная вещь, которую мы можем сделать в этой жизни."

Господь Иисус Христос, мы - глупые овцы, которые осмелились стоять перед Тобой и пытаться подкупить Тебя своими нелепыми достижениями. Внезапно мы пришли в себя. Мы раскаиваемся в этом и просим, чтобы Ты простил нас. Даруй нам благодать признавать, что мы оборванцы, принимать нашу сломленность, радоваться Твоей милости, когда мы слабы, полагаться на Твою милость, независимо от того, что мы натворили. Дорогой Иисус, помоги нам прекратить рисоваться и пытаться привлечь к себе внимание. Дай нам поступать по истине не напоказ, чтобы вся наша лживость исчезла из нашей жизни. Чтобы мы принимали свои ограничения, крепко держались за Евангелие благодати и восхищались Твоей любовью. Аминь.

Продолжение следует
Перевод Ирины Ефимовой